 Он прожил большую жизнь – восемьдесят пять лет, и до последнего дня умел радоваться самым простым вещам. Незадолго до смерти я спросила у него: «Папа, жалеешь ли ты о чем-либо в прожитой жизни?» Он задумался только на секунду и твердо ответил: «О чем жалеть? Я хорошо прожил свою жизнь. Жаль только, что невозможно и в восемьдесят пять лет жить так же, как в восемнадцать».
На его восемнадцать выпала война. Отец часто говорил, что из мужчин его 1923 года рождения с войны вернулся один из ста, и он – единственный счастливчик из сотни, которому повезло не погибнуть и дойти до победы, должен жить и за всех остальных своих ровесников. Жить так, чтобы не было стыдно перед погибшими.
Когда 9 мая 2010 года в Кызыле открывали мемориал Победы с именами участников Великой Отечественной войны, уходивших на фронт из Тувинской Народной Республики, этот день был особым для меня, ведь среди этих имен – Пётр Беркович, хотя он ушел на фронт из Одесской области Украинской ССР. Но 58 лет он жил и трудился в Туве, ставшей для него родной землей, в которой и похоронен – на кызыльском кладбище.
«Как много нашего ушло с тобой, как много твоего осталось с нами» – эту эпитафию выбрала я для памятника отцу. Она выбита на сером мраморе на одной стороне памятника, а на другой – его портрет и надпись: Пётр Моисеевич Беркович. И даты: 22 ноября 1923 года – 29 июля 2009 года.
МНОГОЯЗЫЧНЫЙ СУРЖИК
Пётр Моисеевич Беркович родился 22 ноября 1923 года в молдавском поселке Рыбница, но своей малой родиной всегда считал украинскую железнодорожную станцию Слободка Кодымского района Одесской области.
В Слободку, за тридцать семь километров от Рыбницы, его родители – Моисей Наумович и Анна Петровна Берковичи – перебрались, когда Пётр был малышом. Там 2 января 1929 года появился на свет его младший брат Наум.
Помню свою поездку с родителями – в девятилетнем возрасте – в папину любимую Слободку – небольшой поселок городского типа, там и сейчас чуть более двух тысяч шестисот жителей.
Помню деревянный дом дедушки и бабушки, их сад с вишневыми деревьями. Вишни на них – такие спелые, крупные, каких никогда больше не встречала. Дед привязывал мне в саду гамак, на котором качалась и засыпала под шелест листьев, а бабушка поила вишневой настойкой. Эту настойку своего приготовления она капала мне в малюсенькую рюмочку.
Мама моя от этой крохотной дозы приходила в ужас: ребенку – вино! А бабушка твердо отрезала: никакое не вино, а полезное для здоровья лекарство, по специальному фамильному рецепту сделанное. С бабушкой спорить было нельзя, она была энергичной, решительной и главенствовала в семье. Дед был мягче по характеру, немного рассеянный, углубленный в себя.
Бабушка была большой аккуратисткой – идеальный порядок, и в доме и во дворе. Ни минуты не сидела без дела. Такой она оставалась до конца жизни и ушла из нее тоже на ходу – в городе Куйбышеве, сейчас это Самара, куда перебрался младший сын Наум, а затем перевез родителей. Хлопотала по дому, на минуту присела в кресло – передохнуть, а когда муж подошел к ней – уже не дышала. Дедушка без нее сразу как-то очень быстро сдал, затосковал и вскоре ушел вслед за женой.
Что меня всегда поражало, так это количество языков, на которых могли общаться дедушка и бабушка. С сыновьями они говорили на украинском, со мной и мамой – на русском, а друг с другом – на невообразимой окрошке разных языков.
Папа называл этот непонятный мне язык суржиком, от украинского слова суржик – мука и хлеб из смеси разных видов зерна: пшеницы, ржи и других. Суржик Моисея Наумовича и Анны Петровны состоял из смеси идиша, украинского, молдавского, русского языков.
Многоязычным был и мой отец. Родным языком он считал украинский, на нем велось обучение в школе. Хорошо знал немецкий, который в Слободке преподавала им очень образованная и интеллигентная учительница – бывшая дворянка из Петербурга.
Читать по-английски стал уже после войны – в институте, а когда приехал в Туву, заговорил и по-тувински.
Воспоминание из моих школьных лет: папа с его родным украинским языком помогает маме, преподававшей тогда в школе рабочей молодежи русский язык и литературу и до предела загруженной тетрадями своих взрослых учеников, проверять диктанты.
Он красными чернилами исправляет ошибки, а мама лишь считает их количество и ставит оценки, абсолютно уверенная, что ее грамотный помощник не пропустит ни одной запятой.
А ведь русский язык папа освоил только на фронте, где научился и польскому, чешскому.
ЛАСКОВЫЕ КАТЮШИ
21 июня 1941 года у десятиклассников Слободской десятилетки был выпускной вечер, а 22 июня началась война. Комсомолец Пётр Беркович вместе с одноклассниками сразу пошел в военкомат.
Доброволец, возраст непризывной – семнадцать лет, до восемнадцатилетия оставалось ровно пять месяцев. Поэтому сразу на фронт он не попал, его, с учетом высокого по тому времени образования – десять классов, отправили в авиашколу в город Ростов-на-Дону.
В июле и августе сорок первого он был курсантом этой школы, а затем – до октября – проходил обучение в артиллерийской учебной части в городе Днепропетровске. Там 15 августа принял военную присягу.
И четыре года – с октября сорок первого до конца сорок пятого – в действующей армии. Воевал на Западном, Первом Украинском фронтах, заканчивал войну в составе Четвертого Украинского фронта.
На войну из отцовской Слободки ушли 648 человек, 278 из них погибли. Отец часто говорил, что остался жив благодаря тому, что служил в артиллерии, а не в пехоте, которая выполняла самую тяжелую воинскую работу и гибла на переднем крае. О пехотинцах он всегда отзывался с большим уважением.
Пётр Беркович был артиллерийским разведчиком в дивизионе реактивных гвардейских минометов. Этому страшному оружию Великой Отечественной войны бойцы дали ласковое прозвище «Катюша».
Отец рассказывал о том, какими уникальными и грозными были «Катюши», какой жесткой была дисциплина личного состава, служившего при них. Дивизионы «Катюш» действовали обычно на участках в несколько десятков километров фронта, появляясь там, где была нужна их поддержка. Располагались «Катюши» в отдалении от населенных пунктов. Чтобы не так холодно и сыро было спать на земле, бойцы отцовской батареи приспособились возить на боевых машинах деревянные настилы, которые и служили им постелью.
Артиллерийская разведка предваряла залпы «Катюш», делая сложные расчеты: учитывали не только цели, скорость и направление ветра, но и температуру воздуха, которая влияла на траекторию движения ракет. Ответственность артиллерийского разведчика – огромная, вспоминал отец, ведь снаряды их реактивных установок ценились на вес золота, от точности удара зависело очень многое: результаты военных операций, сохранение жизней воюющих на передовой солдат.
После осуществления расчетов машины с реактивными установками выдвигались на позицию, делали несколько залпов и срочно уходили в тыл, так как фашисты начинали сразу накрывать артиллерийским огнем место, откуда стреляли реактивные минометы.
Попав в окружение, бойцы должны были подорвать «Катюши», для этого на каждой машине был ящик с взрывчаткой и бикфордов шнур. Наше секретное оружие ни при каких обстоятельствах не должно было попасть к врагу. Именно так осенью сорок первого погибла батарея капитана Ивана Флёрова.
КРОВАВЫЙ ДНЕПР
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои», – старательно заучивала я школьное задание, отрывок из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Николая Гоголя, который надо было знать наизусть. А папа помнил другой Днепр – красный от крови.
В битве за Днепр, одной из самых крупномасштабных операций в ходе войны, Пётр Беркович участвовал в составе Первого Украинского фронта. «Катюши» огнем расчищали путь для наступления. Особой тяжести бои шли под Киевом, который освободили 6 ноября 1943 года.
При форсировании Днепра тысячи наших бойцов гибли в водах реки, переправляясь на плотах, бревнах, лодках на другой берег, так сильно укрепленный фашистами, что Гитлер был уверен: «Скорее Днепр потечет обратно, нежели русские преодолеют его». Реку бомбили вражеские самолеты и артиллерия, но удержать правый берег Днепра фашисты не смогли.
Для переправы нашей артиллерии наводили понтонные мосты, использовали плоты из железных бочек. Когда стали переправлять «Катюши», река была полна обломками плотов и телами погибших солдат, а вода – красной от крови. «Никогда не забуду этот кровавый Днепр, он снится мне ночами», – темнел лицом отец, вспоминая эту переправу.
Прослеживая фронтовой путь отца, сделала интересное открытие: Пётр Беркович воевал на одном фронте с нашими земляками – тувинскими добровольцами. В январе и феврале 1944 года часть, где служил артиллерийский разведчик Беркович, участвовала в Корсунь-Шевченковской операции – левое крыло Первого Украинского фронта. В это же время проходила Ровенско-Луцкая операция, в которой участвовало правое крыло Первого Украинского фронта, в том числе четвертый добровольческий кавалерийский эскадрон Тюлюша Кечил-оола – в составе тринадцатой армии.
АРТИЛЛЕРИСТЫ, СТАЛИН ДАЛ ПРИКАЗ!
С апреля 1944 года по май 1945 года Пётр Беркович воевал в составе Четвертого Украинского фронта на территории Польши и Германии, его 201-й отдельный гвардейский минометный смоленский орденов Александра Невского и Красной Звезды дивизион участвовал в освобождении Чехословакии, взятии Праги.
В семейном архиве – двенадцать грамот отца за январь, март, апрель 1945 года: благодарности Верховного главнокомандующего Иосифа Сталина. Под каждой грамотой – печать дивизиона, подпись от руки – гвардии майор Багавеев, автограф командира – красным карандашом.
Товарищ Сталин благодарил весь состав дивизиона и лично гвардии ефрейтора Берковича за прорыв укрепленной обороны противника в Польше, западнее Сандомира, за форсирование реки Варта и овладение польским городом Ченстохова, за вторжение в пределы немецкой Силезии, за овладение городами Милич, Бернштадт, Намслау, Карльсмаркт, Тост и Бишофсталь, за выход на реку Одер в районе города Бреслау. Все эти события были в январе 1945 года, и эти грамоты отца – свидетельство того, как наши войска, войдя в Польшу, уже не останавливаясь, гнали врага все дальше от границ СССР.
Затем – грамоты за овладение городами Глейвиц, Гинденбург, за полное очищение от противника Домбровского угольного района и южной части немецкой Верхней Силезии, за форсирование реки Одер, овладении городами на западном берегу Одера – Олау, Бриг, Томаскирх, Гротткау, Левен, Шургаст, за прорыв обороны противника западнее и южнее города Оппельн, за овладение городами Нейссе и Леобшютц, Ратибор и Бискау. А в апреле 1945 года – за овладение на территории Чехословакии городом Опава.
Войну Пётр Беркович окончил в звании ефрейтора и всю жизнь считал его своим, хотя в 1969 году ему было присвоено звание старшего лейтенанта. «Но это уже в мирное время дано, не мной заработано», – говорил отец. Поэтому 9 мая 2013 года на параде Победы в Кызыле я шла в составе Бессмертного полка с портретом отца, под которым стояло его имя и звание – ефрейтор.
Среди послевоенных наград отца – медаль «За победу над Германией», орден Отечественной войны второй степени, которым был награжден в 1985 году, полученная в 1996 году медаль Жукова. Но своей главной наградой он всегда считал медаль «За боевые заслуги», которая засияла на его гимнастерке в 1944 году, ее он ценил особенно: настоящая – боевая.
Сколько себя помню, дома мы всегда отмечали День ракетных войск и артиллерии – папин праздник. И он стал вдвойне семейным: мой муж Сергей Николаевич Самойленко тоже оказался артиллеристом, в 1975 – 1977 годах проходил срочную службу в ракетных войсках в группе Советских войск в Германии.
Обязательным атрибутом этого дня был «Марш артиллеристов», припев которого папа исполнял с особым душевным подъемом:
«Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
И сотни тысяч батарей
За слезы наших матерей,
За нашу Родину – огонь! Огонь!»
Я удивлялась, почему папа с таким воодушевлением пел о Сталине, который дал приказ, хотя к сталинизму он относился очень критично и отрицательно из-за массовых репрессий тридцатых годов, особенно – командного состава армии накануне войны.
«Что же здесь удивительного? – отвечал на мои недоумения отец. – Так тогда было, мы все воевали за наш народ, за Родину, и, конечно, за Сталина. Из песни слов не выкинешь».
Так же не выкидывал и не сдавал он и свой партийный билет члена КПСС, когда в 1991 году рухнули и партия, и СССР: «Я на войне, в сорок четвертом, стал коммунистом, так им и останусь». Теперь я храню этот отцовский партийный билет с отметкой о сдаче последних членских взносов в мае 1991 года.
«Все-таки много справедливого было в советском строе», – утверждал отец во время наших с ним бесед об идеологической основе общества. Он видел все недостатки тоталитаризма, но считал, что коммунистическая идеология помогла нашему народу победить в Великой Отечественной, восстановить страну после войны и чувствовать себя оптимистами в ожидании лучшего будущего.
СПАСЁННЫЕ ОТ ИСТРЕБЛЕНИЯ
После окончания войны часть отца еще долго стояла в Чехословакии. Располагались в нетронутом войной старинном замке. Даже ряды бочек в его обширном винном погребе сохранились в неприкосновенности.
Смотритель замка – пожилой чех, с которым отец при его способности к языкам без проблем объяснялся по-чешски, угощал освободителей прекрасным вином из этих бочек. А еще помогал советскому ефрейтору учиться играть на старинном органе и арфе. Эти необычные для него музыкальные инструменты отец увидел впервые, но освоил их довольно быстро, хотя с органом и были трудности, поначалу никак не мог одновременно играть на клавишах и нажимать на педали.
Способности к музыке и абсолютный слух у Петра и его брата Наума – от отца. Моисей Наумович прекрасно играл на аккордеоне, на скрипке. До войны без него с сыновьями не обходилась ни одна свадьба в Слободке.
Тревога об отце, матери и брате тяжелым камнем висела на душе Петра в течение трех военных лет, когда Одесская область была оккупирована фашистскими войсками. Что с родными, живы ли? Полная неизвестность. И только когда 10 апреля 1944 года была освобождена Одесса, а вслед за ней и вся область, он получил возможность связаться с семьей. Его письмо – фронтовой треугольник – дошло по назначению, и уже когда его дивизион находился на территории Чехословакии, пришел ответ: все живы!
Свершилось чудо: все трое спаслись от холокоста – массового истребления евреев, начавшегося в Одесской области после оккупации фашистами. Они не попали ни в гетто, ни в лагеря смерти, не умерли в них от холода и голода, не были расстреляны. Берковичей – Моисея Наумовича, Анну Петровну и их сына Наума, которому в начале войны было двенадцать лет, – спасла жившая на отдаленном хуторе украинская семья, прятавшая их в подвале и ежедневно рисковавшая жизнью, ведь укрывательство евреев каралось немедленным расстрелом.
Анна Петровна взяла с младшего сына клятву: считать своих спасителей навсегда родными людьми, а когда выучится и встанет на ноги, поддерживать всех членов этой семьи и морально, и материально. Дядя Наум эту клятву сдержал.
ПОТЕРЯННАЯ КУРИЦА
Дать сыновьям высшее образование было мечтой Моисея Наумовича и Анны Петровны. И после окончания войны мечта эта сбылась.
Пётр Беркович закончил военную службу уже в украинском городе Проскурове, теперь это город Хмельницкий, куда его дивизион был направлен из Чехословакии. Из Чехословакии артиллерист привез единственный военный трофей – аккордеон для брата Наума. Демобилизовался 25 декабря 1945 года и уже в феврале 1946 года поступил в Одесский электротехнический институт связи, окончив его в 1951 году, стал инженером-связистом.
Наум Беркович тоже получил высшее образование в городе у Черного моря – в 1953 году окончил Одесский кредитно-экономический институт, получил специальность экономиста.
Братья разъехались по распределению в разные уголки страны: Пётр – в Тувинскую автономную область, Наум – в Куйбышевскую. Родители очень гордились успехами сыновей, особенно – младшего, хотя он и не стал врачом, как уговаривал его отец, приводя в пример односельчанина: «Вот ему – доктору – люди приносят кур в благодарность, а инженеру и экономисту никто курицу не принесет».
Дядя Наум во время наших семейных встреч часто, смеясь, вспоминал об этой курице, безвозвратно потерянной им из-за того, что не пошел по медицинской части. В своей профессии он добился очень серьезных успехов. Начинал с должности кредитного инспектора Куйбышевской областной конторы Госбанка, затем работал заместителем генерального директора крупнейшего объединение «Куйбышевнефтехимзаводы», директором банка Новокуйбышевского офиса «Газбанка», входил в состав высшего экономического совета Самарской областной администрации.
Часто ездил в командировки по всему миру, неоднократно ему предлагали уехать работать за границу, но он не соглашался. Почему? На этот вопрос Наум Моисеевич Беркович ответил в 2001 году в своем интервью новокуйбышевской газете «Город Н-ск»: «Разумеется, в России меня держат не одни русские березки. Каждый из нас представляет свой народ, свою нацию, культуру. Но существует еще одна сила или привязанность, как хотите, – к земле, на которой родился и вырос».
Об этом же он писал и старшему брату в Туву в 1994 году: «Уже побывал в США, Венгрии, Австрии, Швейцарии, Греции, Турции, Франции, Канаде, Ирландии. Мы очень счастливые люди – не знаем, как плохо живем. К западному изобилию отношусь уже совершенно спокойно. Обидно только, что как специалисты мы не хуже их. Но все равно я никуда бы не уехал. Пробудешь дней десять за рубежом, и тянет домой, никакого изобилия не надо».
Дяди Наума не стало в 2007 году. Он – красавец, умница, эрудит, оптимист с искрометным чувством юмора – был и остается для меня авторитетнейшим человеком. Разговоры с дядей были источником, из которого черпала мудрость. Он научил меня простым, но очень важным вещам: «Если идешь в чужой дом впервые, не заходи в него с пустыми руками, хоть маленький подарок возьми, это – уважение к хозяевам», «Всегда старайся помогать людям. Если ты десятерым поможешь, то тебе когда-нибудь поможет хоть один из них».
Дядя и сам так всегда поступал, благодаря чему пользовался уважением людей.
С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА
С дипломом Одесского электротехнического института связи Пётр Беркович приехал в Тувинскую автономную область в марте 1951 года. И спустя два года нашел здесь свою любовь – на всю жизнь.
Так же как и он – по распределению – в Туву в пятьдесят третьем году прибыла молодой специалист, учитель русского языка и литературы Юлия Николаевна Рычагова, выпускница учительского института города Иваново.
Пока в областном отделе народного образования решали, в какой район отправить педагога, инженера линейно-технического узла связи Берковича попросили временно приютить в своей служебной квартирке и ее, и еще одного молодого специалиста – учительницу французского языка, приехавшую из города Калинина. Этим вторым молодым педагогом была Антонина Васильевна Блинова, у которой я потом училась в седьмой школе Кызыла и с которой впоследствии вместе работала в школах № 7 и № 3.
Юлия сразу приглянулась Петру, папа рассказывал мне, что это была любовь с первого взгляда. Но он торопился в командировку в район, поэтому только вручил девушкам ключ и уехал, надеясь застать их по возвращении. Но когда через неделю вернулся, в его холостяцкой квартирке, которая сияла чистотой, оставленной девушками в благодарность за приют, уже никого не было.
Петр бросился искать пропажу и, найдя ее в школе села Аржаан Пий-Хемского района, предложил руку и сердце. 13 февраля 1955 года в Кызыле родилась я – единственная дочь, которой досталась вся любовь моих родителей.
|
Личность 
