|
 Она мечтает о мужском хоре с названием «Земляки», в котором звучали бы голоса представителей всех живущих в Туве национальностей. Какой бы это был могучий хор, какая яркая музыкальная палитра!
Эту свою идею она называет почти безумной – трудно уговорить мужчин участвовать в самодеятельности, но есть шанс, что такой хор все-таки грянет, ведь она обладает ценным качеством – умением ненавязчиво убедить и найти общий язык. Без этого в ее работе никак нельзя, потому что Вера Николаевна Лапшакова – директор Центра русской культуры города Кызыла и одновременно – председатель совета Ассамблеи народов Республики Тыва.
Обрусевшая казахстанская Украина
– Вера Николаевна, возглавлять Ассамблею народов Республики Тыва – ответственная миссия, а умение со всеми находить общий язык – особое искусство. Как вы научились этому?
– Как научилась? Самым естественным образом, как учатся дышать – с рождения. Я ведь родилась 10 ноября 1968 года на севере Казахстана – в селе Новошумном Федоровского района, тогда Кустанайской, а сейчас Костанайской области.
Область эта в плане смешения языков и культур – особенная. В сталинские времена туда сгоняли, по-другому и не скажешь, репрессированных граждан со всего Советского Союза. Так попал в Казахстан и мой прадед Яков Лаврентьевич Бырько: в 1928 году раскулачен и выслан с семьей из Полтавской области.
В пятидесятых годах – новая волна: те, кто по решению партии приехал поднимать целину, и тоже со всей страны. И для многих из них, как и для потомков репрессированных, Кустанайская область Казахстана стала домом, поэтому она и сегодня такая многонациональная. Кого только ни было в Новошумном в годы моего детства: русские, украинцы, немцы, казахи, белорусы, татары, мордвины. Все перемешались, переженились, и сейчас уже трудно сказать, кто же по национальности потомки тех принудительных и добровольных переселенцев?
Во мне, например, перемешалось несколько кровей. Отец – Николай Иванович Кильдишов – мордвин. Мама – Любовь Ивановна, в девичестве Бырько – украинка. А прадед мой по материнской линии, муж моей прабабушки Полины Ивановны, в девичестве Кухта, был русским – Константин Стрельский.
От папы мне передалась, пожалуй, только любовь к мордовской речи: хотя ни слова не понимаю, считаю ее самой музыкальной из всех, которые слышала. Отец родился сразу после войны, в голодном 1946 году. Родители ребенком сдали его вместе с сестрой в интернат. Видимо, этот период не лучшим образом отразился на нем: так и не смог адаптироваться к взрослой жизни, научиться налаживать нормальные социальные связи. У него очень сильная привязанность к сестре, моей тетке, а вот личная жизнь у обоих не получилась.
Родители развелись, когда я была малышкой, и детство мое прошло среди маминой родни – большой и дружной. Помню, как дедушка и бабушка – Иван Яковлевич и Анна Константиновна Бырько – по праздникам собирали за огромным столом своих пятерых детей, их жен и мужей, детей, многочисленных родственников – и как все дружно пели русские и украинские песни. Дед особенно душевно выводил: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня» и «Розпрягайте, хлопци, кони та лягайте спочивать». Вот такая обрусевшая казахстанская Украина.
Дед Иван был человеком мощной комплекции – под два метра ростом, косая сажень в плечах, всю жизнь проработал в колхозе имени Чапаева кузнецом, эту профессию передал и сыновьям. Вся родня моя в колхозе работала.
Многим Средняя Азия представляется как место, где много фруктов и овощей, где все само собой цветет и колосится. Но Кустанай был голой территорией, на которой росло только то, что посадил сам человек, предварительно позаботившись об арыках для полива и об озеленении. Если в Туве для снегозадержания вдоль полей сажали тополя, то в Кустанайской области – шпанку, дикую вишню, цветущую по весне буйным цветом. Эту шпанку собирали всем селом. Есть ее свежей невозможно – кислющая ужасно. Варили из шпанки варенье, стряпали пироги, вареники с вишней.
Кустанайская целина славилась хлебами. Яркое воспоминание – бабушка Аня учит меня, маленькую, печь в печке-голландке хлеб и никогда не выбрасывать даже самых маленьких хлебных кусочков, а сушить из них сухарики. Не раз, став взрослой, вспоминала ее добрым словом: в Туве, на пограничной заставе, очень пригодились бабушкины уроки.
Галушки чи бешбармак?
– В селе вашего детства, где смешалось столько людей, говорящих на разных языках, существовала проблема понимания друг друга?
– Нет. Основой для общения местного и приехавшего населения был русский язык. При этом хохлы заговорили на казахском, а казахи – на хохляцком, и это было обычным явлением.
Сейчас в селе стало меньше звучать украинской мовы, а в годы моего детства совершенно нормальным было услышать от казаха, стоявшего в очереди за украинкой: «Ой, шо вы, тетко, на мене так косо дывытесь? Тю, простите тетка, я не знав, шо вы коси!» При этом он был совершенно уверен, что говорит на русском языке, потому что все, кто были не казахами, назывались одним словом – русские.
И традиции переплелись и стали общими, как воздух. Там, например, до сих пор, как и в годы моего детства, на второй день свадьбы новоиспеченный зять катает тещу на тачке, прикрыв ковром, чтобы не замерзла – украинская традиция, которую подхватили все без различия национальностей. Так же, как и другую: дружки и свадебные гости, нарядившись, кто во что горазд, ходят по дворам цыганить – воровать кур для тещиной лапши, которой угощается все село. На самом деле, конечно, не воруют, а берут именно ту курицу, которую хозяйка заранее приготовила для общего пира, повязав ей на ногу тряпочку.
Свадьбы в Новошумном были веселым действом, настоящим представлением со своим сценарием, в котором у каждого была своя роль. Пить было некогда, да и неинтересно. У казахов, например, совсем не принято пить во время свадеб, подают кумыс. На украинских столах самогон стоял, но напиваться считалось дурным тоном. Если кто-то из мужчин и переберет, то его всем селом осудят, утром женщины пойдут коров выгонять и по дороге так все кости ему перемоют, что вся родня за этого выпивоху краснеть будет.
Я к таким веселым свадьбам в Казахстане так привыкла, что когда приехала в Кызыл и увидела другие – с питьем и мордобоем, то была неприятно поражена.
Смешанные браки в Казахстане – обычное дело. Моя двоюродная сестра Наталья Ярёменко вышла замуж за казаха Марата Жансаитова. Когда Советский Союз распался, а вместе с ним и казахстанский колхоз имени Чапаева, землю поделили между колхозниками. Бабушка отдала свой пай Наташе, и Марат стал хлеборобом. У него, очень трудолюбивого, это хорошо получается: выращивает пшеницу, обмолачивает зерно, поставляет его в Россию. И вот что порадовало, когда в 2012 году приезжала в Казахстан в гости к родне: посевные площади вокруг Новошумного ни на гектар не сократились, их даже больше стало.
За Маратом и Наташей очень забавно наблюдать. Украинцы по натуре – народ шумный, говорливый, и Наталья среди нас – самая шебутная. Наш казахский зять Марат молча слушает, слушает, а потом негромко так говорит: «Шо мы опять орем? Ну, сядьте уже спокойно, и давайте чаю попьем».
И Наташка наша, как примерная мусульманская жена, умолкает, идет заваривать чай, накрывать стол. На столе – и традиционная украинская, и казахская еда. Спрашивает мужа: «Маратко, шо ты будешь истимо: галушки чи бешбармак?» И он выбирает: сегодня – украинские галушки и вареники, завтра – казахский бешбармак.
– А вы какую кухню любите?
– И ту, и другую. Но восточную – особенно. Просто обожаю. Мне наши тувинские киргизы привозят курт – сухой сыр, но он у них очень соленый, много не съешь, и я его потихоньку грызу. А у казахов курт пресный, сколько угодно съесть можно.
Рядом с нами в Новошумном жила семья казахов Альменовых. Их бабушка все время делала курт и сушила его на сеновале. Этого традиционного казахского сыра и у нас в доме, и в домах моих друзей было море, соседи постоянно угощали им. Но нам, детям, особенно вкусным казался сыр бабушки Альменовой. Вся улица знала, что сегодня она налепила курт, и мы, ребятишки, вечером устремлялись к заветному сеновалу.
В этом курте, тайно добытом на сеновале, в который надо было забраться, предварительно оторвав доску, был особый смак. И вот ведь что интересно: оказывается, Альменовы прекрасно знали об этих вылазках и прибивали доску только для вида, чтобы ребятня спокойно могла ее оторвать.
Когда гостила в родном селе, бабушке Альменовой уже девяносто три года было. Она узнала меня, спросила: «Курт до сих пор любишь, дочка?» «Люблю, апа». Засмеялась: «Ты теперь большая, в дырочку на сеновал уже не пролезешь».
Из Казахстана – в Туву через Дальний Восток и Приморье
– Каким же ветром вас принесло из Казахстана в Туву?
– Ветром странствий по Советскому Союзу. Сначала мы с мамой переехали с севера на восток Казахстана, и во второй класс я уже пошла в поселке Новая Бухтарма Серебрянского района.
После голой кустанайской степи нас встретили горы, леса и Бухтарминское водохранилище, одно из красивейших мест республики. Уклад жизни поменялся полностью – Восточный Казахстан жил совершенно другими, не сельскими, ритмами. Новая Бухтарма – поселок городского типа, там были большая музыкальная школа, Дворец культуры, в который я постоянно бегала, посещая почти все кружки. И пела, и танцевала, и солисткой в ансамбле была. От скуки – на все руки. Лишь бы не учиться, лишь бы не точные науки.
Что было общим – та же атмосфера дружбы – не показной, а естественной. Фамилии разные: я – Кильдишова, она – Дусенова, ну и что? В классе – полный интернационал, и мы не делились ни на русских, ни на казахов, ни на корейцев, евреев, немцев. Родители вечно заняты – работают, а мы – все вместе.
Вот сейчас размышляю и понимаю, что в советское время был этот большой плюс – общее самосознание, которое совершенно естественно воспринималось детьми. А когда сегодня мы чересчур много и настойчиво говорим о национальностях, то заведомо учим своих детей разделяться и искать друг в друге не общие человеческие качества, а только различия.
Мама в Новой Бухтарме второй раз вышла замуж. Благодаря отчиму Борису Михайловичу Мустафинову на коневодческой ферме, которую он возглавлял, научилась управлять запряженной в повозку лошадью, полюбила кумыс. Отчим и его родные добавили знаний в мою копилку разнообразных человеческих традиций: помню, как бабушку хоронили по-татарски – не лежа, а сидя, и не в гробу, а в белом саване.
После восьмого класса поехала в город Серебрянск и поступила в профессионально-техническое училище № 6, группа аппаратчиков химической промышленности. До сих пор удивляюсь, что именно дернуло меня пойти туда. С химией в школе не дружила совершенно и быстро поняла, что это – не мое, хотя практика на предприятиях была интересной и к тому же хорошо оплачивалась. Но, тем не менее, четыре года этого скучнейшего для меня в плане учебы училища пролетели благополучно: пела и плясала в кружках, готовила сценарии для мероприятий, вела вечера.
Свою стихию и цивилизованную форму применения буйной энергии нашла в Кустанайском культурно-просветительном училище, куда поступила в 1988 году. Специальность – организатор культурно-просветительной работы. Мы работали в домах культуры, выезжали агитбригадами на поля.
В 1989 году перевелась на заочное отделение и уехала вслед за мамой на Дальний Восток – в Хабаровский край, город Комсомольск-на-Амуре. Работала в сфере культуры и заочно училась: после окончания училища поступила сразу на третий курс Хабаровского института культуры.
Но в Хабаровском крае было морально нелегко работать. Байкало-Амурскую магистраль строили не только комсомольцы, о которых пели: «Веселей, ребята, выпало нам строить путь железный, а короче БАМ», но и заключенные. С агитбригадами приходилось ездить по лесозаготовительным поселкам, которые населяли, в основном, вольные поселенцы из числа бывших зеков. Довольно тяжелый контингент, который много пил сам и спаивал нанайские поселения, выменивая у местных жителей на спиртное пушнину, рыбу, мясо. К тому времени в стране уже ощущался экономический спад, развал лесхозов, общая депрессия населения.
Сложно и тяжело душевно сеять разумное, доброе, вечное, когда твой зритель сидит в хмельном угаре. Поэтому, когда в 1990 году предложили работу в Приморском крае – в селе Камень-Рыболов Ханкайского района, с радостью согласилась.
– Приморье не разочаровало?
– Ну что вы, это было небо после земли. Село Камень-Рыболов – закрытая пограничная зона, на государственной границе с Китаем. Проезд – по пропускам, уровень жизни и образования жителей – высокий, основную массу составляли кадровые офицеры и их семьи. В Камень-Рыболове дошла от методиста до директора Дома культуры Ханкайского района.
Там мы создали первый культурный центр, который работал на коммерческой основе – зарабатывали концертами, гастролями, видеосалонами. Мы даже в Китай с гастролями выезжали и принимали китайских артистов у себя. Решила, что институт культуры мне ничего не дает, главное – практическая работа. Кое-как окончила четвертый курс, а на пятый уже не поехала – убежала замуж.
– Именно убежали замуж?
– Именно убежала, потому что все очень быстро получилось. Анатолий Анатольевич Лапшаков учился в Камень-Рыболове в школе прапорщиков. Познакомились мы в 1991 году – 10 мая, а 19 июля уже поженились. После окончания учебы муж решил вернуться на родину – в Туву, служить в погранотряде. И в сентябре мы уже были в Кызыле, а через три месяца – у государственной границы с Монголией – в Овюрском районе, на пограничной заставе в двух километрах от села Торгалыг, сейчас это село называется Дус-Даг – переименовано.
И там прослужила с мужем до 2000 года, с небольшим перерывом на Кызыл, где в 1995 году родилась наша дочка Антонина.
Пограничное Простоквашино
– И как вам служилось на границе России и Монголии, не скучновато ли было на маленькой заставе?
– Скучать было некогда совершенно. Работала и поваром, и кладовщицей. Застава, безусловно, научила выживать в новых, и не самых лучших, экономических условиях. Особенно, когда в 1998 году грянул дефолт. Во время бурь падали столбы, так и оставались лежать, а мы месяцами сидели без света, запуская дизель на солярке только ненадолго утром и вечером. С продуктовым снабжением – тоже перебои, и мы научились обеспечивать себя сами, превратились в деревню Простоквашино: вокруг заставы в пустынной степи сажали картошку, развели огород. Свиней держали, коров. Мы все по очереди – и солдаты, и жены офицеров – дойкой занимались.
Муж-то – деревенский, из старообрядческой семьи, все умел, для него это был привычный уклад. А я, на него глядя, вспоминала уроки детства. Ох, и намучилась с самой первой коровой, которая у нас на заставе появилась. В Казахстане коровы молочные, по ведру дают и утром, и вечером. А эта – местной породы – давала в день целых пол-литра молока, и доить ее нужно было с помощью теленка, если не подведешь его к ней, ни капли молока не выдоишь.
Хлеб тоже приходилось самой печь. Муку брали в Тандинском районе, в совхозе «Пламя революции». Такой муки из зерна, которое в те годы выращивал Иван Васильевич Чучев, больше нигде в Туве не было: абсолютно идентичная целинной казахстанской, такая же желтая, крупянистая, из нее обалденно вкусные вареники и пельмени получались.
– Вареники и пельмени – только для офицеров и их семей?
– Нет, для всех на заставе. Как так можно: сами пельмени едим, а солдаты, которые присланные мамой конфеты сами не съедят, а обязательно поделятся и с твоей дочкой, и с тобой – полуголодные? Это уже вопрос самоуважения: мальчишки должны быть сыты. И пельмени вместе лепили, и торты к праздникам делали, и поросят запекали. И на рыбалку, и за ягодами – вместе.
А еще концерты устраивали: и на самой заставе, и в соседние села с ними на праздники ездили. Именно в Овюрском районе началось мое знакомство с тувинской культурой, была заложена дружба, которая сохранилась до сих пор. Например, с семьей Чымбалаков. Сергей, один из основателей популярного в Туве в свое время ансамбля «Аялга», и его жена Вера приезжали к нам на заставу с концертами. Вместе с ними – и сын-подросток, сейчас известный певец, музыкант Каадыр Чымбалак.
В 2000 году мы вернулись в Кызыл, и жизнь сложилась так, что на восемь лет выпала из сферы культуры. Заочно окончила Хакасский государственный университет, специальность – бухгалтерский учет и аудит. Работала бухгалтером в погранотряде, руководила филиалом «Лотереи Красноярья», потом открыла агентство по подбору персонала.
А в 2008 году получила предложение, которое сначала сочла для себя авантюрным, ведь на столько лет выпала из профессиональной культурной деятельности.
– Вы авантюристка?
– Доля авантюризма во мне, безусловно, есть. Потому что нормальный вменяемый человек на это не согласится: стать директором центра, которого не существует. Ничего ведь не было, только старое брошенное здание, которое даже не было передано на баланс мэрии.
Но согласилась и сейчас понимаю: правильно сделала, это – моё. То, чем сегодня занимаюсь в Центре русской культуры города Кызыла и в Ассамблее народов Республики Тыва, по-настоящему захватило и увлекло.
Наш центр – не резервация
– Вера Николаевна, не ощущаете ли вы в названии – Центр русской культуры – некую ограниченность: только одной, и никакой больше?
– Не ощущаю, потому что ее нет. Знаете, когда позвали руководить Центром русской культуры, долго смеялась: «В каком же месте я русская?» Только, наверное, в голове.
Уверена, что не по крови, а по духу русская частичка есть в каждом человеке, который, как и я, родился и вырос в СССР, какой бы национальности он ни был. Да, огромная страна распалась, но всех нас продолжает объединять русский язык. Как бы мы без него понимали друг друга?
И наш центр – не резервация для представителей одной национальности, он открыт для всех. Поэтому мне особенно дорог проект Ассамблеи народов Республики Тыва – общественной организации, которая создана в ноябре 2011 года и работает именно на базе Центра русской культуры. Ассамблея эта призвана объединять все национальные диаспоры, землячества, общественные объединения, созданные для того, чтобы сохранять и развивать культуру и языки народов мира, помогая людям раскрывать свои традиции и обмениваться ими с другими.
Идея создания такой общественной организации возникла после того, как мы с нашей известной альпинисткой Марианной Кыргыс в апреле 2010 года побывали в Москве на пятом съезде Ассамблеи народов России. Эта поездка так впечатлила, что поняли: эта та идея, за которую надо хвататься.
– Впечатлил съезд? Вера Николаевна, не могу поверить, что вы с вашим темпераментом можете быть в восторге от длиннющего заседания. Меня, например, всевозможные заседалки с постными президиумами и сонными докладами по бумажкам приводят в ужас – более получаса такой муки с потерей драгоценного времени не выдерживаю.
– Больше впечатлило, конечно, не заседание, а человеческое общение, особенно – через культуру на проходившем одновременно Всероссийском фестивале национальных культур «Радуга России».
А все казенное и бездушное мне тоже претит, как и вам. Так что с заседалками у нас в ассамблее как раз – большая проблема. Марианна Кызыл-ооловна как сотрудница аппарата правительства в силу своего опыта государственной службы – единственный человек, который призывает нас к иерархической структуре и организованным заседаниям, но пока безуспешно. Мне легче, когда мы просто собрались, попили чаю, пообщались – без всяких президиумов, по-человечески.
– Кажется, это – по-человечески – у вас получается: слышала, как взрослые мужчины – активисты ассамблеи называли вас, ее председателя, «наша мама».
– Это они так шутят. Какая мама, я им по возрасту только в сестры гожусь. И сама отношусь к ним, как к братьям. Знаю, что каждый из них обязательно откликнется, если будет нужна его помощь.
Вот, например, Вейсал Сейфал Оглы Акперов. Он, кстати, первым из новообразованных национально-культурных объединений официально зарегистрировал в Туве азербайджанскую диаспору. Вейсал – мусульманин, а как помог, когда мы 31 августа 2011 года ждали Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла и зашивались с новым Воскресенским собором по полной.
Вход в храм не успели доделать и решили декорировать его белой и красной тканями. Занимались этим девушки из городской библиотеки имени Крупской, большие молодцы, легкие на подъем: позвали помочь – всегда откликнутся. А строительные степлеры ломались, и скобы – тоже. И вот уже остался только один, и скобы закончились, а дело не сделано – не успеваем. Стою совершенно замотанная, не знаю, куда бежать. И тут Вейсал подъезжает. Спокойно так спрашивает: «Чем помочь?» Выдыхаю: «Скобы, степлеры!» «Сколько?» И тут же все привез.
Вейсал Акперов – человек мира, он, прошедший Афган, как никто другой знает цену дружбе и взаимовыручке. В любой момент могу ему позвонить – поможет. И его супруга Светлана Сычкова – тоже. Проводим в центре встречу в национальной гостиной – наша русская жена азербайджанские лакомства для общего стола готовит – долму, пахлаву. Светлой души она человек, и дом их всегда открыт и полон друзей.
Очень доверительные отношения сложились у нас и с активистом армянского землячества Вааном Геворговичем Андросяном. Он, строитель, многие проблемы Центра русской культуры помогает решать. Затеяли, к примеру, ремонт в фойе, а для этого сто литров краски нужно. Денег на это нет, и Ваан эту краску пожертвовал, ремонт на его средства провели.
Киргизская диаспора – это Куттбек Шеймиевич Туюков. Но Куттбеком его никто не называет, все называют вторым именем – Алмаз. И он действительно алмаз в нашей ассамблее. Сам пришел в Центр русской культуры сразу после его открытия с предложением организовать киргизский концерт. И с тех пор во всех делах ассамблеи участвует вместе со своей диаспорой. Есть у него замечательная черта – душой болеет за все, что делает, он настоящий патриот своего народа в самом лучшем смысле этого слова.
Куттбек занимается строительством и очень заботится о людях, которые приезжают к нам из Киргизии на работу. Очень старается, чтобы они адаптировались в новой среде. Занимается их регистрацией, организовал для земляков общежитие, построил спортивный зал, купил тренажеры, тренера пригласил, чтобы ребята после работы знали, чем заняться.
Туюков – настоящий лидер диаспоры. Люди идут к нему со всеми вопросами, начиная с устройства детей в детский сад, школу и заканчивая проводами в последний путь. И он помогает, не считаясь с личным временем и затратами.
Позаботился и о красивых национальных костюмах, в которых киргизская диаспора во всех городских мероприятиях участвует. А какие они вкусные лепешки пекут, балуют ими нас.
Нам часто не хватает средств на костюмы или обувь для выступлений самодеятельных коллективов, и киргизские предприниматели постоянно выручают: однажды собрали целый мешок белых сапожек, в другой раз, когда встречали Олимпийский огонь, привезли нашим девушкам, ждавшим на морозе, белые перчатки.
– А зачем им все это нужно: жертвовать, помогать, принимать участие?
– Все очень просто. Они понимают, что Центр русской культуры – это и их дом, то место, которое всех нас объединяет.
«Маски-шоу» с проверкой паспортов
– Как-то все очень гладко получается – никаких трудностей.
– Трудностей хватает, но они преодолимы. Самым сложным было убедить диаспоры официально зарегистрироваться. Объясняю: пока вы не юридическое лицо, вас как национально-культурного объединения просто нет. Решили пойти навстречу – разрешили диаспорам регистрироваться по адресу центра, предложили помощь по оформлению документов, сдаче отчетностей. И сегодня официально уже зарегистрированы азербайджанцы, армяне, немцы, готовятся к регистрации буряты, монголы.
Всякое в нашей работе случается, и неприятные моменты тоже бывают. К примеру, приехали мы 28 декабря 2013 года к представителям киргизской диаспоры, чтобы вместе отметить Новый год. Подготовили концерт, привезли подарки, а хозяева в спортзале общежития накрыли красивый стол, собрали жен, детей.
И тут приезжает ФСБ и начинается программа «Маски-шоу» с проверкой соблюдения паспортно-визового режима. Понимаю, что это их работа, но зачем было делать все это, когда люди собрались на добрый новогодний праздник? Как объяснить детям, почему Дед Мороз не водит с ними хоровод и не дарит подарки, а стоит в сторонке и ждет, пока дяденьки в масках и с оружием проверяют документы?
При этом многие из киргизской диаспоры уже имеют гражданство России и не считают нужным постоянно ходить с документами. Их женам пришлось ехать домой за паспортами. Новогодний праздник был безнадежно испорчен.
Все это длилось так долго и было настолько психологически неприятно, что, в конце концов, чтобы это прекратилось, мне пришлось звонить руководителям, благо за время работы в центре и ассамблее накопилось много деловых контактов.
– И сколько же у вас таких деловых контактов?
– Полтысячи – точно есть. Памяти обычного мобильного телефона для их хранения уже не хватало, пришлось переходить на айфон. Кому-то могу в любое время позвонить, и днем, и ночью, и мы любой вопрос решим. А кому-то – только раз в год, но именно в тот важный момент, когда нужна именно его помощь. И он ответит, поможет.
Не за деньги – за идею
– В апреле 2013 года к двум вашим должностям, штатной – директора и общественной – председателя, прибавилась третья – помощник главы Республики Тыва по вопросам реализации национальной политики и формирования межнациональных отношений. И как же вы помогаете Шолбану Валерьевичу все это реализовывать и формировать?
– Да это не я, а он мне помогает. Центр русской культуры – это, безусловно, инициатива Шолбана Валерьевича Кара-оола. Стопроцентно уверена: если бы не его заинтересованность, направляющая рука, поддержка и контроль, ничего бы не получилось. Он сказал: «Центр русской культуры нужен Туве. Надо взяться и сделать, ребята, и не говорите, что это невозможно». Всегда восхищаюсь его умением мотивировать людей на результат.
При этом о строительстве нового задания и речи быть не могло, на него ни в республиканском, ни в муниципальном бюджетах денег просто не было и не предвиделось даже в туманном будущем. Исходить нужно было из реальности. А реальность была такова: когда меня в декабре 2008 года назначили директором, имелось только старое здание, в котором прежде располагался кинотеатр – «Пионер», а потом «Отчугаш», находившийся в ведении «Тывакиновидеоцентра». Причем, прежний собственник вывез из него все, вплоть до проводов. Собирались и подержанные кресла из зала вывезти, мы их яростно отстаивали. Спасибо Анатолию Партизановичу Дамба-Хуураку, именно он помог сохранить кресла, иначе сегодняшним посетителям просто не на чем было бы сидеть.
Но главная проблема была в том, что здание считалось аварийным, западная стена имела отклонение на девять градусов. Чтобы разобраться в этом, специалисты с линейкой все облазили, по сантиметрам выверяли. Александр Свинцов придумал конструкцию укрепления стены, а институтом «Тувагражданпроект» был создан проект реконструкции. И настолько хорошо все было сделано, что последовавшие землетрясения здание выдержало без малейших повреждений, укрепляющие стену брусья даже не пошевелились в своих пазах.
Многое удалось только благодаря энтузиазму и заинтересованности тех, кто над этим проектом работал, среди них – Виктор Тунёв, Сергей Качан, Юрий Ооржак, Олег Грайзер, Хвичия Джумбер. Мэр Кызыла Владислав Ховалыг ежедневно по утрам лично контролировал все работы. Одно такое утро окончательно определило мое отношение к нему как руководителю. Владислав Товарищтайович увидел на территории горы строительного мусора и, понимая, что люди уже зашиваются, сам взялся за лопату.
Огромную работу закончили в рекордный срок – за девять месяцев, и в сентябре 2010 года уже разрезали ленточку. Причем, накануне открытия здание еще стояло в лесах. Приехавшие из поселка Курагино Красноярского края гости изумились: «Вы, наверное, сумасшедшие, как вы завтра собираетесь открываться?» «Не волнуйтесь, все будет сделано в срок». И действительно, вечером закончили белить потолок, к утру убрали леса.
А ведь нужно еще и оформление сцены. Для нее купили занавесочки из самого дешевого белого ситца – на что денег хватило. Решили нарисовать на них символические русские березки. Идея неплохая, но выяснилось, что никто из нас рисовать-то и не умеет. И тут появляется художник Анатолий Тюлюш – пришел на торжество. Узнав про нашу беду, как был, в парадном костюме, берется за баллончики с краской работу и рисует березки – неземную красоту. Да так рисует, что у нас эти занавеси вплоть до прошлого года висели.
Так что в рождении центра – труд множества людей, которые не за деньги работали – за идею.
ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ТОЛЬКО САМ СЕБЯ ИСПРАВИТЬ
– Интернационализм в вашем понимании?
– Я этого слова не понимаю и не принимаю. Для меня оно – безликое, казенщиной пахнет, показным советским прошлым, когда на сцене по красным датам календаря выстраивали казенную дружбу народов во всевозможных костюмах: русские – обязательно в сарафанах, украинцы – в каких-то дурацких цветочках на головах.
– А толерантность – понятие, пришедшее на смену интернационализму?
– Глупое слово. Что такое толерантность? Терпимость. А это значит, что я не принимаю человека, не понимаю, а просто терплю.
Боже упаси и от заумного новомодного слова мультикультурализм, его нормальный человек сразу и не выговорит, сложно даже понять, что оно означает. Россия – особая странна, и понятия в ней должны быть свои собственные, а не созданные идеологами запада.
В жизни все должно быть проще: мы должны просто понимать, уважать и принимать друг друга. Воспринимать живущего рядом таким, какой он есть, со всеми его плюсами и минусами, личными и национальными особенностями. А строгать и делать из него квадратик – нет. Он же не пытается строгать из меня квадратик, если я – треугольничек.
Пытаться переделывать и исправлять бесполезно. Человек может только сам себя исправить.
– Свои собственные недостатки исправляете?
– Стараюсь. Прежде была такой максималисткой! Для меня серого цвета не существовало, только белое и черное, без полутонов.
Еще недостаток – шумная, излишне эмоциональная. Первое время меня даже боялись в мэрии. Когда приходила в департамент финансов и начинала махать руками и громко объяснять, какой должен быть штат центра, сотрудницы думали, что я жутко ругаюсь. Только потом стали понимать, что я всю жизнь так эмоционально разговариваю. Сейчас научилась сдерживаться, хватать себя за загривок: «Спокойно, не ори».
Раскрыть цветочки ягодками
– Сегодняшний штат Центра русской культуры?
– Изначально нам дали десять ставок, за неполных шесть лет добавилась ставка аккомпаниатора. И благодаря воле мэра прибавилось шесть ставок по гражданско-правовым договорам. Это помогло объединить в центре профессионалов – руководителей пяти коллективов. Эти ансамбли – постоянные участники наших традиционных рождественских и пасхальных концертов, массовых городских, республиканских праздников.
Они – основа нашего коллектива. Глубоко убеждена: учреждение культуры без самодеятельных коллективов – мертво и только съедает бюджет учредителя. Миссия учреждения культуры – просветительная, а чему оно учит, если не работает с каждым индивидуально? Если бы культура полностью выполняла эту свою основную функцию, общество вылечилось бы от многих социальных болезней.
Все коллективы – самодеятельные, а надо иметь профессиональный русский ансамбль. Это принципиально, если мы говорим об объединяющей роли русского языка. Но такой штатный профессиональный коллектив – пока из области грез.
– Какой из самодеятельных коллективов вам особенно дорог?
– Всех ценю: и артистов, и их руководителей, которые всегда нацелены на результат и всегда приходят на выручку друг другу. Они – моя большая любимая семья.
Но «Раздолье» – тринадцать человек, которые уже пять лет занимаются, безусловно, особенно дорогой для меня песенный ансамбль, потому что он был первым: мы вместе все ошибки переживали, вместе учились создавать коллектив. Моей задачей было поддержать людей, чтобы они поверили: их завтра не бросят, не оставят без костюмов, без сцены, без художественного руководителя.
А еще нужно было раскрыть цветочки ягодками, чтобы человек сам вырастил их в себе и хотел отдавать, поделиться с другими, чтобы выращенное не завяло в нем.
– Удалось раскрыть эти цветочки талантов?
– Думаю, да. «Раздолье» – им сегодня руководит Виктор Ковалев – взрослый коллектив. И многие из его участников кардинально поменяли взгляд на мир. Одна из исполнительниц, раскрывшая в ансамбле свой талант и красоту, поделилась: «Знаете, если бы не пришла в «Раздолье», то так и терпела бы мужа-алкоголика, тихо плача в четырех стенах. А тут почувствовала свое внутреннее «я», сама себя стала уважать, и внучка, видя бабушку на сцене, гордится мною».
Наши младшие – ансамбль детской народной песни «Канитель» – ребятишки от трех до десяти, ими руководит Ольга Сокольникова, она же – художественный руководитель всего центра.
«Капитошки» работают в жанре эстрадной песни, это дети от пяти до тринадцати лет, занимается с ними Марина Харченко, она же – художественный руководитель взрослого ансамбля «Ойда», коллектива с серьезной заявкой на профессиональный.
Марина – удивительно работоспособный человек. Сегодня она еще и третий ансамбль курирует – девичий «Ивушки», детище заслуженной артистки Республики Тыва Елены Сибирцевой. Пока Елена в декретном отпуске, сохраняет и развивает ее наработки. «Ивушки» – это студентки Кызылского колледжа искусств, в том числе и моя дочка Антонина Лапшакова. Тоня изучает теорию музыки, играет на фортепиано. Ей деваться некуда, раз мама работает в культуре, во всем помогает мне.
– И супруг – тоже помощник, ведь ему тоже некуда деваться от вашей культурной деятельности?
– Здесь – по-другому. Прожили вместе 22 года, и в какой-то момент отношения просто закончились. Стало ясно, что наши интересы уже никак не соприкасаются. Супруг не понимал моего рвения на работе, его оно раздражало, так же, как и моя вынужденная публичность. Редко удавалось прийти домой раньше десяти вечера.
Зачем жить во взаимном раздражении, если у нас разные взгляды на жизненные ценности? И 31 декабря 2013 года мы с Анатолием развелись. Так что в новый год ступила свободным человеком.
– Для некоторых женщин развод – драма и крушение всей жизни.
– Никакой драмы, наоборот, развод принес облегчение. Стало легко дышать, потому что отпала необходимость оправдываться за то, что занимаюсь любимым делом.
И мне повезло, что вокруг – люди, которым тоже интересно жить только так. Я ведь живу работой. Она для меня – всё. Могу проснуться ночью, записать возникшую мысль, то, что не додумала днем. Потом опять падаю, сплю, потом опять просыпаюсь, записываю новую идею. И так много раз. Бывает, совсем не сплю и в пять утра уже еду на работу, чтобы успеть выполнить то, что запланировала.
Не раздражаясь различиями
– Планов так много, что на осуществление их не хватает дня?
– Да, еще очень много надо сделать, потому что мы развиваемся, а вместе с этим возникают и новые проблемы. Дело в том, что нам уже давно не хватает площадей. Коллективы могут репетировать только в зрительном зале, а зал этот постоянно занят – мероприятие за мероприятием. И не только по плану центра, но и неожиданные.
Вот недавно пришли буддисты – приехал очень сильный учитель Шивалха Ринпоче, чтобы проводить занятия с верующими. Нужен зал на три дня. Бесплатно, потому что у религиозной организации нет денег, чтобы платить за аренду. Дала зал, язык не повернулся отказать друзьям-буддистам, ведь человек приехал учить людей добру. Но при этом на три дня сорвался репетиционный график коллективов, а сотрудники, чтобы приготовить центр к предстоящему празднику Пасхи, вынуждены были работать допоздна.
И я всегда пред этим трудным выбором: как сделать так, чтобы на минимуме площади разместить всех, кому нужен наш центр. При этом он – муниципальное автономное учреждение, а это значит, что мы должны сами зарабатывать – на мероприятиях, аренде.
Гостевой дом на большой площадке за зданием стал бы отчасти решением этой проблемы – двухэтажный деревянный домик в стиле русской избы. На втором этаже – репетиционный зал и одновременно – концертно-гостевой. На первом – кухня и трапезная: деревянные столы, лавки. Чтобы можно было здесь и чаю попить, и мастер-классы кухни разных народов устраивать. Я заболела мечтой об этом доме.
На все праздники в Кызыле мы обязательно выходим с национальной кухней, город уже и представить не может, что ее не будет. То пловом на сто килограммов кормили на площади Арата, то выставляли стокилограммовые блинные, хлебные дома, составленные из выпечки разных народов. Спасибо нашему партнеру – кондитерской «Эдем», в которой реализуются эти наши съедобные проекты.
Дом этот – не просто шедевр кондитерского искусства, в нем – глубокий смысл. Хлеб – это объединяющее понятие, которое всем знакомо и близко. Так же, как и чай, поэтому хочу еще обязательно праздник чая провести.
Убеждена: культура – это основа, та ниточка, которая свяжет все, что трещит. Когда человек творит – поет, рисует, танцует – он рождает внутри себя прекрасное и отдает его. А когда это происходит, и рождается действительно прекрасное, человек уже не может делать зло.
Есть идея – осуществить проект межрегиональной академии национальных культур, в которой каждая национальность могла бы свою культуру показать, гордиться ею и одновременно знать и соседскую культуру, и понимать ее. Не раздражаясь различиями. Мы придумали интересную форму реализации, руки чешутся сделать.
И крест, и субурган
– Уже тесно в рамках одной республики, на межрегиональную деятельность замахиваетесь?
– А почему – нет? Опыт такой работы накоплен. Например, у нас крепкая дружба с селом Верхнеусинское Ермаковского района Красноярского края. Красивейшее место, и люди в нем замечательные. В этом русском селе живут 48 тувинских семей – 360 человек. И когда Сайлык Тюлюш и Андрей Тас-оол предложили идею возведения около села буддийского субургана, односельчане и глава Верхнеусинского Александр Васильевич Екимов их поддержали. Когда объяснили, что такое субурган, одна пожилая женщина сказала: «Дело нужное, это ведь то же самое, что наша православная часовня».
Одна добрая идея породила другую: жители решили поставить близ села еще и большой православный крест. Он был установлен в День крещения Руси – 28 июля 2013 года, и в этот же день приехавшие из Кызыла ламы освятили место для будущего субургана.
В Центре русской культуры провели благотворительный марафон с концертом, собрали средства на строительство субургана, а когда приступили к нему, приятно порадовало желание верхнеусинцев помочь, причем – безвозмездно.
Когда, например, расписали субурган золотой краской, выяснилось, что она тусклая, не блестит. И верхнеусинский предприниматель Виктор Черноусов привез нам три баллончика золотой краски, после которой субурган засверкал так, что любо-дорого.
Так что теперь возле красноярского села Верхнеусинское и большой православный крест стоит, и буддийский субурган.
– Национализм в вашем понимании?
– Отвратительное понятие. Национализм не в том проявляется, например, что при мне говорят между собой на тувинском или на другом языке. Ну и пусть, если людям на родном языке проще выразить друг другу свои мысли.
Национализм – это, прежде всего, неуважение к другому человеку. Когда национальное самосознание становится гипертрофированным, это страшно. Я до восьми лет говорила только на украинском языке, но сегодняшние этнические заморочки в Украине меня раздражают, это – перегиб.
Никто не лучше другого: ни по цвету кожу, ни по разрезу глаз, ни по рождению. Когда говорят: я – лучше всех, потому что моя нация лучше или моя вера лучше – это самый страшный грех.
|
|
Общество 
