Иван Микитюк: У меня не было детства...

Во время второй мировой каждый пятый узник концлагерей был ребёнком. В Туве живут двое бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей — Иван Михайлович Микитюк и Валентина Захаровна Грейсерова.

Война

Иван Михайлович Микитюк родился 16 августа 1937 года в п. Яремча Станиславской области (ныне — Ивано-Франковская). Когда началась война, ему было четыре года. Но он до сих пор хорошо помнит, как в их дом пришли завоеватели.

— Семья большая была — 14 детей, потом осталось девять. Отец, Михаил Ильич Микитюк, сторожем работал, мать, Мария Васильевна Бойко, — с детьми сидела. Держали свое хозяйство, тем и жили. Мы, дети малые, сидели на печке (печки тогда большие были, сразу несколько ребятишек могли разместиться). И тут — туча солдат, венгров, которые служили фашистам. Мать как раз хлеб пекла — такой запах! Даже слюнки текут. Венгры забрали хлеб, только одну булку нам оставили, да еще консервов своих. Мать опять тесто поставила. Все тогда думали: что делать дальше? Кто сумел — убежал в горы, в Карпаты, к партизанам. Кто не смог, тот остался. У нас семья одиннадцать человек, куда нам? Остались в посёлке.

Немцы тогда Ковпака, командира партизан, сильно боялись. Как услышат «Ковпак», сразу убегают, а мы с братом брали еду и относили партизанам. Руднев был у него заместителем. Люди все, что могли, отдавали партизанам. Книжку потом Ковпак написал «От Путивля до Карпат», хорошая книжка, там всё правда: и про то, как дети ходили, кормили партизан, тоже написано.

Немцы на железнодорожную станцию собрали со всех деревень жителей, и семью нашу тоже: мать, отца, всех моих сестер, братьев — Степана, Марию, Ольгу, Василия, Дусю, Валю, Илью, Анну. Потом собрали эшелон товарных вагонов и повезли на запад. Больше месяца или двух нас везли. Часто останавливались. В первую очередь военные эшелоны пропускали. Или мост был разрушен, или еще что — тогда сидели, ждали. В каждом вагоне — солдат с автоматом, чтобы не сбегали. Где эшелон останавливался, там нас кормили, но только для того, чтобы не умерли в дороге. Две сестренки мои, самые маленькие, Дуся и Валя, умерли в пути. Охранники велели выбросить их из вагона — и всё. А тут чехи подошли, говорят: «Дайте их имена, фамилии, мы похороним по-чело­вечески»… Родители еще говорили: какие чехи хорошие. Люди-то приходили и кормили нас, они и сестренок забрали, похоронили. Кто-то из взрослых убегал ночью в лес. А нам, маленьким, куда? Мать говорила нам все время: держитесь в кучке. Гладила по голове, как могла, утешала, подбадривала. Привезли в Австрию. Сразу всю одежду сожгли. Переписали всех и стали сортировать: стариков — отдельно, взрослых и детей — отдельно. Кормили плохо: водичка и кусок хлеба. Страшно было, молодых людей брали на эксперименты: разрежут ногу, пепел туда накидают или руку сломают. Кровь брали и у старших моих братьев и сестер тоже. В 1944 году приехал бауэр (фермер по-нашему) Ноппа, длинный такой, глазастый. Нас, всю семью, отдали к нему на работы. Помню, были еще мальчики Ганс и Франц, дети родственников хозяина. Работали на ферме. Коров в поле выгоняли, навоз за ними убирали, листья подметали — коровам на подстилку. А еще я с братом яйца собирал. Из мягкой травы там делали курицам гнезда. Бывало, целыми днями ходим, ищем эти гнезда, яйца в корзины собираем.

Целый день — работа. Как с утра, часов с пяти-шести начнешь, так до обеда без перерывов. Слышишь свисток, все бросаешь, бежишь — обед начался. Всё по свистку было: начало работы, окончание. Потом еще один бауэр приехал и забрал старших братьев и сестер.

Никто не имел права сорить, что-либо трогать. Нас предупреждали: лучше попроси, но не воруй. Отец возил молоко во фляге, другую молочную продукцию. Мама дома была, сердце было больное. У меня не было детства. У меня его украли. Обидно до сих пор.

Как нас освободили? Дали мне талончики на хлеб, и я пошел в магазин. Прилетает самолетик небольшой, как кукурузник, и оттуда летчики выходят черные, кудрявые, высокие: киндер, ком-ком! Язык я тогда знал, с немецкими пацанами-то общались, с Гансом и Францем. Американец погладил меня по голове и дал шоколадку. Мне уже и хлеба не надо, я бегом домой: «наши» пришли! Потом уже, на второй или третий день, маленький такой ефрейтор уже по-русски: кто вас тут обижал? Катали нас на машине американской (на параде у нас одна такая была). Из лагерей стали всех свозить. Долго нас везли из Германии домой, аж до «темной» осени, это когда вся картошка уже выкопана. Во Львове ждали целый месяц на пересыльном пункте. То вагонов нет, то еще что. Вернулись в родной посёлок. Пошел в школу, хотя еще и работать приходилось, детства-то у меня и не было. Жили очень бедно. Помню, уже иней везде, а я босиком в школу иду, не на что обувь купить. Сделали мне потом лапти из резины, из камеры автомобильной. Так и ходил. Очень трудно было и в послевоенные годы — голодали. Булку хлеба хранили на праздник, на Новый год.

Мирное время. Тува

Отец прожил 69 лет, мать — 59. Я служил в армии в Свердловске, когда получил телеграмму, что мама заболела. Сразу на самолет — тогда легко было, к солдатам хорошо относились. В армии был на хорошем счету, портной дивизии: шил, штопал. Солдатам, офицерам что-то подшить — все ко мне. Раньше такой указ был: прежде, чем уезжать, надо было выучить смену. Я быстро обучил своему ремеслу толкового солдата-грузина.

Как подался после армии на работу в Сибирь, так в Сибири и остался. В Красноярске судьба свела с Анатолием Арсентьевичем Гуменюком, начальником Тувинской геологоразведочной экспедиции, и его заместителем Петром Денисовичем Шельвашенко. Подобрали нас семь человек, здоровеньких таких, забрали в Саянскую партию — голубой асбест искали возле Арадана. Работал бригадиром плотников.

В Туву приехал в 1972 году. Пошел в УПТК «Тувинсельстрой». Был начальником отдела по снабжению, несколько ПМК у меня было: Шагонар, Барум, Сарыг-Сеп, Самагалтай, Шуурмак. За все строительство отвечал, сколько надо было железа, шифера, цемента — все сам доставал, ездил по командировкам. Потом посмотрели, что я все умею делать, сказали: пусть кто-нибудь другой комплектует, он пусть ездит по Союзу, снабжает строительство. Забрали в ПМК-62 (передвижная механизированная колонна), там был прорабом. Там нас, прорабов только, было 13 человек. Начальник был Владимир Александрович Шкапов, он уже умер. Григорий Чертов был главным инженером, он построил драмтеатр, а потом пошел строить мелькомбинат. Вы думаете, его так просто строить? Тут началась такая деятельность! Пришлось учиться в автодорожном. Представьте себе, мелькомбинат. Первая очередь, вторая, третья. Построили такую махину! А что с ней стало? «Банки» только сейчас торчат. Строили зэки. Каждого — ложкой, миской, всем обеспечить надо. Рядом — керамзитовый завод. Печи делать — кирпич нужен. Тоже я старался, ночами недосыпал. Как раньше на фронте говорили: чего Жуков приехал? Значит, наступление будет. Так и меня. Ивана — туда, Иван достанет. Жилку мою раскусили. У меня не было слова «нет», потому что если скажешь «нет», значит, не умеешь работать. Самое главное — металлобаза: там гвозди, арматура для железобетонного завода, там и проволока, и цемент, все вместе. Строительство одноэтажного дома обходилось в 500 тысяч. Запчасти нужны, чтобы моторы, машины работали, чтобы все крутилось. Строят жилые дома — сколько надо ванн? Металлозавод в Черногорке был, в Абакане база была, Дробышев там начальником был. Перцович — краевой бог был по снабжению, от севера до юга снабжал. Мне удалось выйти на него, я сделал невозможное: достал, что нужно было. В жизни до меня никто столько металла и стройматериалов не возил: это арматура на железобетон, листовая сталь, сантехника, в общем, все, что нужно, вплоть до гвоздей. Премировали тогда мотоциклом.

Работал также в ПМК-2 «Туваводстрой», в УОС (управление оросительной системы). Жоголь тогда был министром водмелиорации. Сейчас некому возрождать оросительную систему. Хотя ее можно восстановить, и я даже знаю, как, только никто ко мне не обращается за советом. Перед пенсией поработал еще на шубной фабрике, оттуда и проводили на заслуженный отдых.

На вопрос, что волнует ветерана сегодня, Иван Михайлович с болью стал говорить о своей обиде:

— Какая разница, я бы спросил: блокадник Ленинграда и узник концлагеря. И там — дети, и там — дети. Блокадникам, однако, дали вторую пенсию по инвалидности. Я сам слышал, как на съезде Матвиенко просила слова: дайте нам сделать вторую пенсию блокадникам и несовершеннолетним узникам концлагерей. Никто не был против. Разрешили вторую пенсию. Скажите, а кто за меня пойдет хлопотать? Нас только двое в Кызыле осталось узников: я и Грейсерова. Я не просто инвалид второй группы, я инвалид Великой Отечественной войны, потому что болезни мои, это, может, последствия пребывания в концлагере (Иван Михайлович перенес операцию на ноге, варикоз, нужны лекарства, которые не входят в перечень бесплатных).

Ветеран живет в однокомнатной квартире, нуждается в улучшении жилищных условий, т.к. на иждивении супругов находится их внучка.

Еще Иван Михайлович сетует на отсутствие внимания со стороны организаций, где он когда-то работал.

В самом деле, почему бы им не взять шефство над своими бывшими работниками, отдавшими здоровье и долгие годы жизни на благо республики? Ведь с каждым годом их становится все меньше, для них дорог каждый день. Супруга Нина Федотовна Кузнецова, с которой они вместе уже 30 лет, бессменно трудилась в Тувавтотрансе, от кондуктора до экономиста.

Справка

Российское отделение Союза бывших малолетних узников фашизма объединяет около 190 тыс. человек. В период с 1992-го бывшие узники пользовались льготами инвалидов и участников Великой Отечественной войны. За ними были закреплены право на бесплатное жилье, погребение за счет государства и двойная пенсия. Однако с 2004 года эта категория граждан стала подпадать под закон «О ветеранах». За ними сохранились лишь льготы на квартплату, бесплатный проезд, соцпакет плюс небольшая надбавка к пенсии, остальные права были потеряны.

Ветераны Великой Отечественной войны имеют право на бесплатное жилье, оплату только половины коммунальных услуг, бесплатное обслуживание в поликлиниках, обеспечение протезами, денежную компенсацию на проезд в общественном транспорте, прием в дома престарелых вне очереди. Кроме того, им полагается специальная пенсия сверх обычной (бывшие узники лагерей получают в среднем 10 тыс.).

В Госдуме подготовлен проект закона, уравнивающий льготы узников концлагерей с ветеранами Великой Отечественной войны.

Иван Михайлович Микитюк хочет обратиться с вопросом о закреплении статуса бывших несовершеннолетних узников на законодательном уровне к депутату Госдумы Ларисе Шойгу. Он надеется на ее поддержку.