|
 В этот мир она пришла Аэлитой: так её назвали родители.
Имя в то время было дивное; разве что те, кто читал одноимённый роман Алексея Толстого, сразу улавливали намёк. И не ошибались. Ещё девочкой она часто чувствовала, что чем-то отличается от сверстников. Тянуло её то в бездну над головой, то — в бездну внутри.
Она видела удивительные сны и любила лошадей.
А став взрослой, научилась говорить на пяти языках.
Жила в больших городах и в разных странах. Много путешествовала. Общалась с людьми, исследовала жизнь в разных её проявлениях. Искала себя.
Сейчас она в Индии. Осваивает новые языки, новое знание жизни. И… вынашивает серьёзное решение, которое может кардинально поменять всё, к чему она привыкла. Она собирается стать… монахиней.
Впрочем, пока решение это обдумывается и наращивает вес в её голове.
А Аэлита, как и в детстве, по-прежнему видит удивительные сны, любит лошадей и где-то в глубине души мечтает о маленькой ферме на лоне природы, где она взрастит когда-нибудь островок своего идеального мира.
…Вполне возможно, что именно необычное имя в чём-то предрешило судьбу нашей героини. Всю жизнь она копалась в собственных глубинах, занималась «аэлитоведением» и пыталась понять, кто она и куда идёт. Почему её путь так не похож на путь её знакомых и сверстников. Имя ли тому виной, или какие-то другие факторы?
* * *
— Мама точно не припомнит, что повлияло на её решение назвать меня этим именем, — начинает наш разговор Аэлита. — Но книга Алексея Толстого, сколько себя помню, всегда стояла на полке. Я прочитала её только в подростковом возрасте. Подбежала к маме и выпалила: как корабль назовёшь, так он и поплывёт! А я-то думала, почему у меня всё не так, как у нормальных людей?
— А что было не так?
— Всегда было это чувство… чувство отчуждённости. Каждый, наверное, когда-то его испытывал. Я и в садике предпочитала играть одна. А в 6 –7 лет у меня появилась болезнь Витилиго (белые пятна на теле). Ты вроде не калека, ничего не болит, но ощущаешь себя изгоем. Странные сны, о которых долгие годы никому не могла рассказать. Страх темноты аж до недавнего времени. И мечты о космосе, о том, чтобы улететь куда-нибудь подальше отсюда.
Но при этом, несмотря на это чувство, которое всегда было и есть, я всегда была открыта миру.
— У многих людей с возрастом проходит погружение в мир сновидений. А вам сны продолжают сниться?
— Продолжают, но я склонна думать, что ежедневные практики молитвы и медитации сказываются на снах, потому что и во сне я будто продолжаю молиться, у кого-то спрашиваю смысл какой-нибудь фразы, вычитанной из книги или услышанной. Сны стали не параллельными, а последовательными, как продолжение этой жизни.
Из-за снов, которые меня пугали, я много интересовалась эзотерикой, психологией, обращалась к шаманам, пробовала медитации в Ошо-центре. Всё это помогало временно, а вот обычная сидячая медитация возымела эффект тотального успокоения не только снов, но и нервной системы.
Снов я перестала бояться.
— Вы были в Ошо-центре! Где он находится?
— Ошо я читала лет пятнадцать, наверное. Много слышала негативных отзывов, но в своё время его книги мне очень помогали справиться с трудными ситуациями, обрести смелость, быть открытой. Случайно в позапрошлом году в Красноярске наткнулась на Ошо-центр и была безумно счастлива. Очень интересно, когда с закрытыми глазами ты выполняешь динамическую медитацию, в состоянии которой можно кричать, танцевать, стоять молча и т. д. Эти медитации очень полезны для выброса безумия, что порой в нас копится и не может найти выхода. Затем я поехала в Петербург, уже целенаправленно нашла Ошо-центр. И там пробовала несколько разных медитаций, встретилась с удивительными людьми. Тогда это всё мне очень помогло.
* * *
— Аэлита, ведь по профессии вы переводчик?
— У меня незаконченное высшее образование. Первый раз я хотела быть журналистом. Сразу после школы поступила в СПбГУ на факультет журналистики. В то время, как бы правильно выразиться, я просто потеряла все ориентиры в жизни, чего хочу, куда иду, что делаю. Журналистика оказалась совсем не тем, что я ожидала. На втором курсе начались семинары, где нужно было писать о том, чего не знаешь. В итоге я просто перестала ходить на лекции. Как профессия журналистика больше не привлекала.
В 23 года я уже осознанно выбрала японский язык в качестве предмета обучения. Пошла учиться, и всё складывалось благополучно. Отучилась четыре года, один из них — в Японии. И тогда на меня нашло моё великое «не хочу», я просто ушла с работы, учёбы и уехала в Туву. По воле случая мне доводилось переводить с японского, затем и с английского. Потом я училась полтора года в Китае. Работала в разных местах, но по основному интересу к языкам стала называться переводчиком.
— Как сложилось, что вы оказались в Индии?
— В 2015 году весной я упала с лошади и получила хоть и не страшный, но перелом позвоночника; после месяца лежачего состояния, подумав о многом в жизни, пошла изучать тибетский язык в одном из храмов. Это можно назвать моментом, когда интерес к языку и частично к буддизму проснулся. Спустя полгода я уже была решительно настроена поехать сюда, в Индию. Но потом совершенно случайно — или неслучайно? — попала в больницу с проблемами сосудов головного мозга. И эта ситуация не позволяла мне уехать надолго из Тувы, я должна была каждые полгода проверять состояние здоровья и ложиться на профилактическое лечение. Так прошло ещё несколько лет, но идея с поездкой не давала покоя. И вот в прошлом году я собрала, наконец, документы и почти беспрепятственно приехала сюда. Как сказали опытные буддисты, все трудности были очищением кармы.
— Сколько языков вы знаете? В Индию приехали с какой-то определённой целью?
— Знаю я пять языков: тувинский и русский — родные, английский учила со школы, японский — по большой любви, китайский — потому что надо. Когда-то начинала учить немецкий, немного — итальянский, но обычно я их даже не называю. Два года назад обучалась русскому жестовому языку у нас в Туве в Обществе глухих. Этот язык, оказывается, приравнивается к иностранному. Сейчас изучаю тибетский язык и хинди здесь, в Индии. Приехала изначально из-за языков, отчасти — из-за интереса к буддизму. Учусь в городе Дхарамсала в Библиотеке буддийских научных исследований, при которой обучают тибетскому языку и буддийской философии.
— А как вы попали в эту Библиотеку — есть какая-то договорённость, приглашение?
— Когда изучала тибетский язык в Туве, одна девушка рассказала, что есть такое место, где этому учат. Через какое-то время познакомилась на тех же курсах с другой девушкой, которая уже училась в Библиотеке и вернулась в Туву. Она дала ссылку на их сайт. Информация на сайте на английском. Я написала сначала на основную почту, ответа не последовало. Потом посмотрела адрес Директора, им оказался геше Лхакдор, который по счастливой случайности примерно в то же время приехал в Туву давать учение. Я сходила на лекцию, воодушевилась. Не стала его тревожить, а просто написала письмо на его имя, что хочу, дескать, у Вас учиться. Немного погодя от геше пришёл ответ, где он дал адрес секретаря. Так и началась наша долгая переписка. И вот в прошлом году летом я завершила начатое.
— Что же нужно сделать, чтобы взять — и поехать вот так, как вы, учиться в Индию?
— В первую очередь, конечно, должно быть твёрдое намерение. Далее нужно понимать, откуда брать средства, чем оплатить учёбу, кто будет помогать во время учёбы. В Японию я ездила по стипендии, которую предоставляла японская сторона. С Китаем заранее всё рассчитала, заработала необходимую сумму. Поехать сюда мне частично помогла моя семья, частично я сама — просто перенесла свои уроки языков, которые преподавала детям друзей и родных, в удалённый режим. Кто-то ищет спонсоров, кто-то работает программистом, кто-то сдаёт квартиры. Способов много, было бы желание.
Далее нужно заполнить анкету на английском языке, скачав её с сайта. Когда вам выставят счёт за обучение, его нужно оплатить. После поступления оплаты вам отправляют необходимые для получения студенческой визы документы. С этими документам нужно ехать в Москву и подавать заявку на визу. Вся информация — на сайте посольства Индии или визового центра.
Везде потребуются денежные расходы, о них нужно заранее подумать. Подготовку к поездке лучше начать месяца за два–три.
— Как происходит обучение языку? Насколько я знаю, эта Библиотека — не совсем библиотека…
— Да, по сути это институт. Здесь учат языку, проводят лекции, семинары, учения и, конечно, здесь хранятся древние и современные труды по буддизму. Экзаменов и зачётов как таковых нет. Люди все взрослые, скорее вольнослушатели, нежели студенты. Кто хочет выучить язык или усвоить любую другую информацию, проверяет себя сам, или может задавать вопросы учителям; сами учителя не настаивают на механическом запоминании.
Уроки тибетского языка более традиционные, по учебникам, в обычном классе с партами. Урок буддийской философии происходит в небольшом храме, люди сидят на полу. Есть статуя Будды, сам Учитель сидит на возвышении. Учение идёт на тибетском языке с переводом на английский. В начале и в конце занятия поют молитвы, в начале урока делают три глубоких поклона с мысленной просьбой к Будде даровать учение.
Библиотеку некогда учредил далай-лама как место, где люди смогут изучать буддизм и всё, что с ним связано. В мире буддизма это место достаточно уважаемо и многим известно. Многие знаменитые лидеры буддизма так или иначе имели отношение к Библиотеке либо обучаясь здесь, либо регулярно сотрудничая.
— Аэлита, не могу не спросить: почему всё же тогда, в юности, вас вдруг потянуло в восточные языки?
— Тогда, в Петербурге, после отчисления из университета, я несколько лет работала официантом в японском ресторане. Когда поняла, что хочу учиться, встал вопрос: чему именно? Поразмышляв, поняла, что всегда имела любовь к языкам. В ресторан к нам часто приходили японцы, да и ведущий повар был японец. Он часто разговаривал с гостями на японском, и их речь для меня была как песня. Мне нравился этот язык на слух: мелодичный, не кричащий, очень спокойный, без высоких нот. Сами представители нации вызывали уважение своей скромностью и манерами. Они вроде бы такие же азиаты, как и мы, тувинцы, но подкупала их воспитанность. Кроме того, для меня это был вызов — изучать трудный язык с совершенно другой письменностью. Мне казалось, это нереально трудно, а всё, что трудно, вызывает у меня азарт.
Китайский начала изучать уже в более взрослом возрасте, когда захотелось перемен. К тому же, язык этот стал необходим в жизни. Руководствовалась расчётом, что нужно инвестировать в знания, они пригодятся. Про тибетский я уже говорила. Хинди я изучаю сама, в Библиотеке его не преподают.
Когда знаешь несколько языков, имеешь собственный опыт преподавания, нетрудно составить свою программу обучения и следовать ей. А пребывание в стране изучаемого языка дает возможность проверить знания, стоит лишь выйти на улицу, где каждый человек — учитель.
Для меня слово и язык так же бесценны, как для музыканта — ноты и сама музыка, а для математика — цифры и формулы. В языке тоже есть своеобразные формулы-конструкции, в которые ты вставляешь разные слова. И как удивительно, когда из бесчисленного количества слов ты находишь нужные, и хаос превращается в гармонию, несущую определенный смысл, который ты хочешь передать.
Однажды в институте на лекции по истории преподаватель вскользь сказал: ясный человек ясно мыслит. Эту фразу я запомнила на всю жизнь. Потом где-то, может, услышала или сама додумала, что «ясный человек ясно мыслит, а тот, кто ясно мыслит, ясно говорит». И все последовавшие затем пятнадцать лет постоянно размышляла над этим.
Спустя много лет, уже в Китае, учителя давали студентам китайские имена согласно их характеру или поведению. И, к моему удивлению, мне дали имя, состоящее из двух иероглифов, означавших «Обширная ясность». Преподаватель пояснила, что видит меня человеком, обладающим этими качествами.
Было время, я говорила мало, иногда вообще невпопад, часто не могла облачить в понятную другому словесную форму свои переживания. Сейчас я определённо знаю, что даже не обладая необходимым образованием, не имея врожденной способности к общению, без любви к чтению и сочинительству, можно научиться ясно говорить не только на родном языке, но и на иностранных, а вместе с этим — ясно мыслить и стать ясным человеком.
— Аэлита, медитации, как я поняла, вы практикуете давно. Отличается ли принципиально это действие в Индии? И как правильно медитировать?
— Я читала разные эзотерические книги, где много говорится о медитации. Видов медитации, как оказалось, столько же, сколько людей. Но в сути своей все они говорят об одном.
Для себя я выбрала путь, когда медитировать можно, занимаясь чем угодно и даже во сне. Нет нужды садиться в позу лотоса и медитировать неподвижно. Всегда было большое удовольствие медитировать во время учёбы, когда ты полностью сосредоточен на самом процессе, никаких лишних мыслей. То же самое с путешествиями, когда в дороге ты просто находишься в моменте «здесь и сейчас».
Однажды, когда после падения с лошади я пошла учить тибетский язык, учитель посоветовал поститься весь священный месяц (в июне) и произносить одну мантру Будды Авалокитешвары, что у нас есть на горе Догээ. Я тогда ещё курила, ела мясо и не интересовалась буддизмом глубоко. Но сделала как велел учитель: весь месяц не ела мясо, не курила, старалась быть в покое и читала мантру, перебирая чётки.
Месяц закончился, а с ним и все практики. Всё вернулось на круги своя; тибетский я изучала, но образ жизни оставлял желать лучшего. И лишь спустя два года бесконечного движения по одним и тем же рельсам удовольствий и неудовлетворения я вдруг осознала, что истинное счастье — оно не в пикниках, барах, друзьях, любимых или родных, не во мнении людей, ни в чём внешнем, и даже не в движении.
Так много раз читала об этом, столько людей говорят, но если до каждого атома твоего существа это не дошло, то все слова — чужие. И я так явно поняла, что самое радостное время было для меня именно в тот священный месяц, когда, сидя в молитвенной медитации, я ощущала, как душа возвращается домой.
…Заключительный этап любой медитации — это посвящение заслуг, когда твоя мотивация — не ты сам и твой покой, а наоборот: всё то доброе, что ты заслужил своими молитвами или поступками, ты посвящаешь всем существам.
Как долго человек может упиваться собой? Мы очень быстро устаем от себя, все наши цели, будь то похудеть, выучить языки, — если они направлены лишь на благо себе, очень скоро теряют смысл; ты терпишь поражение, не можешь продолжать этим заниматься. И совсем другое дело, оказалось, когда ты понимаешь, что всё, что ты делаешь, — для блага других. Не буду говорить за всех, хотя я подозреваю, что это может касаться каждого. В моём случае мой «великий нехочуха», которому было трудно даже систематически заниматься спортом, делает это с большим удовольствием уже полгода. А молитвы требуют колоссальных внутренних усилий. Раньше я бы бросила это через месяц бесплодных попыток спасти мир. Но здесь нас учат именно терпению, дисциплине и усердию продолжать практики, не ожидая результатов. Может, не наступит полный мир никогда, но ты обретаешь его внутри, а это дорогого стоит. В конце концов, мысли имеют свойство сбываться, а ясные мысли — тем более.
— Вы обмолвились, что намереваетесь стать монахиней. Это мечта?
— Монахиней я очень хочу стать. Обсуждала это с друзьями, многие меня отговаривают, некоторые не понимают, что это за путь; кто-то поддерживает. Я вообще многими планами делюсь, какие-то из них сбываются, какие-то — нет. Каждый раз, когда ты делишься сокровенным, это как самое дорогое выставить на суд людской. Но так я часто себя проверяю, способна ли мысль, идея выстоять сквозь бури.
До поездки сюда у меня случилось тотальное разочарование. Такое состояние, когда все желания тебя покинули, когда всё, что ты попробовал, и даже то, чего не пробовал, — всё не то. Тотальное чувство свободы, когда нет больше целей, которые привлекают. На духовном пути есть два варианта развития событий в таком случае: монашество или отшельничество.
Став монахиней, мне бы хотелось посвятить всё своё время учёбе и практике Дхармы. Если сейчас я занимаюсь практикой час в день, то, будучи свободной от забот о безопасности и пропитании, я максимально посвятила бы себя совершенствованию внутреннего мира. Кто-то называет это бегством. Но и монашество, и отшельничество, наоборот, не дают тебе никакого шанса сбежать от себя и реальности.
У меня есть сильное намерение и решимость, не хватает смелости и пока нет самого решения, поэтому я сейчас — в процессе размышления. Для меня было важно поделиться этой мыслью также потому, что, возможно, есть люди, которым не по душе то, что этот мир полностью направлен на внешние достижения, когда ценится всё материальное. И мне хотелось показать, что есть и другой путь.
Тем, у кого есть дети, семья или другие обязательства, эта мысль и в голову не придёт. Как сказала моя подруга, христианка, служение Богу может быть и через семью. Здесь объяснение немного другое, но суть примерно та же.
— Если решитесь — останетесь в Индии? Как это всё происходит: обряды, обеты, испытания?
— Да, хотелось бы остаться в Индии, попасть в один из женских монастырей и поучиться там всему, что предлагает программа, включая дебаты. Хотелось бы много времени посвятить молитвам и медитации.
Женских монастырей здесь несколько, в том числе на юге Индии, есть также в Непале и в других странах, где буддизм является основной религией. Так, мне довелось пообщаться с монахиней из Вьетнама, где распространена традиция Тхеравады. Я пока мало знаю подробностей, знаю лишь, что это одно из строгих направлений буддизма, где у монахинь триста с лишним обетов, как, например, нельзя петь, танцевать, купаться…
Ложатся спать они в 22:30, подъем — в 3:30 утра. Помимо практик и обучения, они, конечно, работают там. Монастырь всё-таки — это не санаторий, а маленький город, в котором нужно трудиться. И если кто-то думает, что в монахи люди идут лишь бы не работать, то это совсем не так. За то, что монастырь предоставляет тебе безопасное место для учебы и молитвы, крышу над головой и пропитание, ты тоже прилагаешь усилия для сохранения чистоты и порядка в монастыре. Каждому дается какая-то обязанность, которая ему по силам. Как минимум два часа в день уходят на физический труд. Пока я не представляю, смогла ли бы я ложиться и просыпаться так рано, но мне кажется, что к этому можно привыкнуть.
Гораздо труднее представить, как же можно жить без музыки и танцев, которые я очень люблю. Но если это правило достаточно строго в традиции Тхеравады, то здесь, в Индии, некоторые монахи совершенно спокойно пользуются телефонами, слушают музыку.
Тот, кто желает отречься от всего круговорота страданий, вполне отдает себе отчет, что со многими любимыми вещами придется расстаться.
В Дхарамсале обряд посвящения происходит в главном храме с участием Далай-ламы один или два раза в год. Заявку нужно подавать заранее и ждать приглашения. До этого момента нужно иметь договоренность с каким-либо монастырем, где ты смог бы проходить обучение.
Нужно внести также ясность, что буддийские монахи — это не заключенные только в монастырях люди. Они могут совершенно спокойно оставаться в миру, снимать комнаты, ходить в магазины... Те обеты, которые они дают, они соблюдают сами, никто не следит за ними и не проверяет. Это дело совести каждого.
Касательно отшельничества я тоже размышляла. Тут, с одной стороны, всё проще. Нужно лишь уединение и колоссальная самодисциплина, чтобы самому принять обеты, отречься от всего, что не способствует развитию, составить себе индивидуальную программу обучения, благо — литературы очень много. Отшельником можно быть и в Индии, и в Туве, в пещере или обычной квартире в городе. Можно быть странствующим отшельником, а можно сидеть в одном месте. В некотором смысле я уже отшельник, когда подолгу остаюсь одна и довольствуюсь малым. Но у меня еще много привязанностей, с которыми я не могу расстаться самостоятельно из-за отсутствия дисциплины.
Но в любом случае мне бы хотелось делиться полученными знаниями. Я не бросаю мечту о ферме, где были бы лошади, сад, дети, языки, духовные знания. Может, это всё могло бы быть при маленьком храме или монастыре где-нибудь в Туве.
Я мечтала создать фонд, где люди могли бы найти любую психологическую помощь. И эту мечту не бросаю. С одной лишь разницей, что если раньше это были идеи фикс, то сейчас я понимаю, что если этого не произойдет, то ничего страшного.
В самом худшем моем варианте я могу разочароваться и в этом нынешнем пути, вернуться в мир в любую точку земного шара, устроиться на работу и продолжать барахтаться в круговороте страданий. Но даже этот, самый худший, вариант не так страшен: я там уже была и знаю, как работает система. Гораздо страшнее умереть, так ничего и не поняв, не сделав важного, не воспользовавшись возможностями, которые дает именно эта жизнь.
— А как родители относятся к вашему готовящемуся решению? Есть кто-нибудь среди родственников, ступивший на духовный путь?
— Родные мои, конечно, переживают, как я буду жить без кола, двора и пенсии. Мама просит не торопиться с окончательным решением. Некоторые родственники в шоке. Но никто не отговаривает.
Знаете, в какой-то момент поиска вдруг понимаешь, что есть такие дороги, по которым не ходили твои родные и близкие. Совета спросить не у кого. И идёшь, как бы ни было страшно. И оказывается, ты идёшь не один; вдруг появляются те, с кем по пути, знаки, великие учителя как пример и эталон, к которым хочется стремиться. Отсутствие веры, критика, осуждение — серьёзные испытания на этом пути. Но если с этими уроками справляешься, то дальше — легче.
— Если принято монашество, возможно ли возвращение в мир?
— Для тех, кто снял обеты, есть специальное слово: размонашивание. Таких людей тоже много, и этот путь вполне приемлемый. Но великие учителя в книгах настоятельно рекомендуют заранее об этом подумать. И это одна из причин, почему мое решение пока окончательно не созрело.
Да, возврат в мирскую жизнь возможен. Это распространено, ничего предосудительного не вижу в этом. Но самой мне хотелось бы иметь стойкость на этом пути.
|
|
Личность 
