В Туву любой ценой! (Tuva or Bust!)

"Так складывалось, что многое из того, что с нами происходило на этом пути, вовсе не приближало нас к конечной цели, - написал в предисловии к книге Tuva or Bust!, посвященной этим приключением, ее автор Ральф Лейтон. - Но если бы мы не взялись за это, то пропустили бы всю эту замечательную историю. Фейнман сравнивал приключения с рыбной ловлей: нужно сна­чала терпеливо часами ждать, прежде чем произойдет хоть что-нибудь стоящее. Вообще-то я никогда не слышал, чтобы Фейнман рыбачил. Но если бы он все-таки отправился на озеро с удочкой, я уверен, он бы только подтвердил то, что известно всем рыбакам в мире: разо­чарование наступает лишь в том случае, если ты заранее решил, что цель твоего похода на рыбалку – поймать рыбу. То же самое и в жизни. Думаю, что чтение этой истории будет более всего занимательным для тех, кто не решил для себя заранее, о чем все-таки эта книга".

Первую главу о том, как "зацепила" Тува двух друзей ИА"Тува-Онлайн" уже публиковало.

На очереди вторая глава "Сорок-пять-снежный-я".

В один из высвободившихся субботних полдней мы c Ричардом прогуливались по Сан-Франциско. Разговор коснулся Тувы. «Давай заглянем в местную библиотеку, – предложил Ричард, – там очень приличный выбор книг». Через полчаса мы были уже в Цивик (Гражданском) центре, квар­тале европейской застройки. Здания здесь плотно окружали ряды аккуратно-постриженных марроньеров – деревьев, распространенных по всей Франции.

Библиотека находилась напротив мэрии, где в 1945 году прошло первое историческое заседание Организации Объе­диненных Наций. Пока мы поднимались по широкой каменной лест­нице, Ричард предложил на спор найти в этой библиотеке фото с изображением Тувы. После беглого знакомства с каталогом стало ясно, что вряд ли мы сможем найти здесь хоть что-нибудь, связанное с Тувой.

Ничего похожего на «Танну-Тува», «Тува» или «Тувинская АССР» в оглав­лении не значилось. Имелся раздел по Центральной Азии, но в нем бы­ли Ташкент, Самарканд и другие подобные им места. Ричард отправился к полке с книгами «Сибирь: зарисовки и путешествия», а я все еще рылся в справочно-библиографическом отделе.

В своих поисках наткнулся на Большую Советскую Энци­клопедию 1953 года издания. В одном из ее томов обнаружил статью о Кызыле и здесь в центре страницы черно-белое фото – заветная кар­тинка из тувинской жизни! – с изображением Дома Советов, нового здания правительства Тувы. Его архитектура мало чем отличалась от здания американского муниципалитета, расположившегося напротив библиотеки. У входа стоял одиноко припаркованный странный авто­мобиль, не отбрасывавший тени, как будто его позднее вручную при­рисовали на этом фото.

В волнении я бросился за Ричардом. Он был все в той же секции «Сибирь: зарисовки и путешествия», погруженный в чтение очередной находки «Дороги к забвению». Название говорило само за себя. Ав­тора книги Владимира Зензинова царь отправлял в ссылку не раз и не два, а трижды. Дважды ему удавалось бежать, на третий раз его ре­шили сослать в места действительно глухие и отдаленные, откуда сбежать уже было бы точно невозможно. И хотя местом последней ссылки оказалась вовсе не Тува, Ричард был полностью захвачен этой удивительной историей.

В следующие выходные мы играли спектакль «Продавец сло­новой кости» перед 15 зрителями, едва набравшимися из числа друзей и родственников актерского состава. Удрученный видом такого боль­шого количества свободных мест в зале, я заметил: «Мне это напо­минает ужин в пустом ресторане». – Если вас вкусно кормят, разве остальное имеет значение? – парировал Ричард, – Просто играй, как можно лучше. Помни, для чего мы здесь, парень, – мы сочиняем и играем музыку для балета!

Это было необычный способ времяпрепровождения для профес­сора физика и школьного учителя математики, но мы действительно сочиняли и играли музыку для балета, и Ричарду это было очень по ду­ше. При этом он категорически не принимал утверждение Сэмюэля Джон­сона по поводу собаки, научившейся ходить на задних лапах: «У нее не очень хорошо это получается, но вас не может не удивлять, что она вообще способна на это!». В программке спектакля соответственно скромно умалчивался тот факт, что у аккомпаниаторов несколько иные профессии.

Через месяц на Рождество дежурную семейную церемонию вру­чения подарков в виде виниловых дисков нарушил мой брат Алан. Он презентовал мне несколько треугольных и ромбовидных марок Тувы, выпущенных в 30-х годах, о которых так увлеченно говорил Ричард. На них были запечатлены захватывающие дух сцены: всадник на пол­ном скаку; стрелок, натягивающий с опорой на колено тетиву лука; сцепившиеся в схватке борцы; охотники, целящиеся в свою жертву с близкого расстояния (вполне допустимая для почтовых марок художественная натяжка!) и целый ряд диких и домашних животных: от лис и соболей до яков, верблюдов и оленей. Такое огромное раз­нообразие видов в таком маленьком уголке Земли казалось Неве­роятным! Быль или выдумка сюжеты этих марок? По краю отдельных марок был странный узор, напоминающий карнавальные маски или что-то в этом роде, и еще слова POSTA TOUVA, выписанные лати­ницей так, как будто эти места когда-то были французской колонией.

В рождественские каникулы я побывал в библиотеке Кали­форнийского Университета. Там в залежах книг обнаружил «Неиз­вестную Монголию» (Unknown Mongolia, 1913, London) английского исследователя Дугласа Каррутерса и десяток других книг о Туве. У Кар­рутерса Тува фигурировала просто бассейном Верхнего Енисея, а население республики он называл урянхайцами. Все эти книги, за ис­ключением «Неизвестной Монголии» были на русском языке, значи­тельно превосходящем по сложности даже немецкий. Но у Ричарда был ключ к нему: математические формулы строятся из греческих символов, а греческий, в свою очередь, лежит в основе русского языка, поэтому Патрону удалось расшифровать в них отдельные абзацы.

Я же обзавелся карманным русско-английским словариком и справлялся в нем по каждому слову. На одной из этих библиотечных книг была фотография. На ней здание правительства – деревянная изба, а рядом великолепная белая юрта. Мы не удержались от шуток по поводу президента Тувы, про­водящего сиесту в Белой юрте.

В другой было сразу несколько фото Кызыла. Здание прави­тельства нам было уже знакомым. На остальных были запечатлены штаб-квартира республиканской партии, почта и гостиница. Так как сделаны были эти снимки с разных точек и включали сразу несколько зданий, то сопоставляя их, мы смогли по кусочкам собрать при­близительную карту Кызыла.

Ни на одном из фото не было более од­ного авто. Одна из фотографий привлекла мое внимание немного позднее. Школа № 2. Из чего я сделал вывод, что в Кызыле должно быть соот­ветственно, по крайней мере, две школы.

Я понял, что именно к ним и должны быть адресованы мои послания в Туву: я – учитель, так почему бы не написать тувинскому коллеге и не спросить, каким образом его или ее можно навестить. И хотя поиски информации о Туве были уже сами по себе занимательны, тем не менее нашей основной целью все же было попасть в Кызыл, и мы к ней пока не приблизились ни на йоту.

Я связался с Мэри Флеминг Цирин, с которой приятельствовал в пору своего студенчества в Калифорнийском университете, она тогда писала диссертацию по русскому языку. Мэри вспомнила меня и со­гласилась написать короткое письмо УЧИТЕЛЮ школы № 2 города Кызыла. Ради справедливости я отправил такое же письмо и в школу № 1, Кызыл, Тува, СССР.

Весной, когда закончился тренировочный цикл по плаванию и соответственно сошли на нет мои тренерские обязанности, я поехал в библиотеку Университета Южной Каролины, где внимательно про­шту­дировал записи по иммиграционным картам, выданным с 1900 по 1950-е годы, на предмет, не переселялся ли кто-либо в эти годы из Тувы в Америку.

Специального раздела по Туве не было, а вот нес­колько монголов и «других» (как они фигурировали в картотеке) в каж­дый год из этого полувекового периода обращался в американское консульство за видом на жительство. На случай, если кто-либо из категории «других» мог оказаться ро­дом из Тувы и вдруг осел на жительство в Лос-Анжелесе, я обзавелся персональной автотабличкой, вмонтировал ее в самодельную рамку с над­писями «Mongol Motors» и «Kyzyl», где сверху и снизу фигурировало слово TOUVA.

По крайней мере коллекционер ту­вин­ских марок за рулем сразу мог бы его узнать и просигналить в качестве приветствия. Здесь же в библиотеке Университета Южной Каролины я обна­ружил и статью, в которой утверждалось, что Кызыл – советский го­род атомщиков. Это следовало из того, что Тува изолирована и окружена горами, богатыми ураном.

Другая статья в Christian Science Monitor сообщала: «...Согласно официальной версии Танну-Тува... попросила о вхож­дении в состав Советского Союза. Соответствующее разрешение было получено, точно также как 4 года до этого оно было дано трем прибалтийским республикам. В случае с Танну-Тувой открытие больших залежей урана, впер­вые обнаруженных в Советском Союзе на пороге атомного века, ви­димо и является причиной для изменения правового статуса рес­публики». «Да-а-а, – подумалось, – если Кызыл – это советский Лос-Аламос (центр ядерной физики в США), то вряд ли КГБ поверит в то, что фи­зик Ричард Фейнман хочет там побывать исключительно из-за необычности его названия».

Летом 1978 года сразу после участия в первых соревнованиях шта­та Южная Каролина на самый забавный, причудливый прыжок в воду, прошедших в Лос-Анжелесе, я вылетел в Европу в турлагерь на Балканах. Ричард в это время побывал на приеме у врача с жалобой на боли в желудке. Вскоре его прооперировали. Врачи удалили 14 фунтов раковой опухоли размером с футбольный мяч, разрушавшей его почки и селезенку. Остаток лета ушел на восстановление.

К моему возвращению из Европы никаких писем от коллег из школы № 2 и 1 так и не пришло. Осенью начался очередной учебный год, на этот раз не обре­мененный тренерскими обязанностями. Но с другим значимым для меня изменением: в довесок к четырем урокам математики мне дали одно занятие по мировой географии. Конечно же, мои студенты были просто обречены на знание хотя бы малости о затерянной в глубинах стране Танну-Тува.

Но были и более значимые темы для обсуждения: мир узнал об ужасах режима красных кхмеров в Камбодже; Иран в смятении, шахскому режиму угрожал высланный исламский лидер Аятолла Хомейни; после всего 33-дневного правления Папы Джона Павла I место скоропостижно ушедшего из жизни главы католической церкви занимает польский кардинал Кароль Войтыла, впервые за последние четыре столетия папа–не итальянец. На Ближнем Востоке Моаммар Кадафи недоволен Анваром Садатом за подписанные по­следним Кемп-Девидские соглашения с израильским премьером Ме­нахемом Бегином. Кстати, в этой связи мне пришлось объяснять, по­чему в учебнике по географии 1960 года Ливия и Египет фигурировали как союзники в борьбе против Израиля.

В графике 1978 года никаких балетных постановок и соот­ветственно наших аккомпанементов не значилось, тем не менее мы с Ричардом продолжали наши совместные бит-экзерцисы. Поводом для наших разговоров о Туве становились обычно мои письма, которые я не уставал строчить в колледжи и библиотеки США и Англии.

Но однажды с новостями появился Ричард. Он показал мне крошечную за­метку в несколько строк, которую он обнаружил в «Лос-Анжелес Таймс» (Los Angeles Times). В ней сообщалось, что при раскопках в Тувинской АССР найдена золотая фигурка скифского времени, изо­бражавшая охотника, собаку и дикого кабана. «Я собирался написать на «Радио Москвы». У них есть про­грамма «Московская почта», – рассуждал я, – Я спрошу их о скифской находке. Может быть у них есть ее фото».

В рождественские каникулы я поехал в Вашингтон навестить старого школьного приятеля. Удалось побывать и в Библиотеке Кон­гресса. В картотеке оказались «золотые россыпи» книг по Туве. Так как народ с улицы к полкам с книгами не допускали, я передал слу­жащему 12 заявок с шифрами найденных книг. Через полчаса меня ожидала лишь половина из заказанного, остальные 6 книг найти не смогли. Неужели еще кто-то помимо нас увлечен Тувой? Старший библиотекарь пояснил, что книги часто переставляют с их законных полок. Увы, это довольно распространенная практика и ничего удивительного в том, что нашли лишь 6 из 12, нет.

Мое недоумение улетучилось, как только я взглянул на книги, которые все же удалось разыскать. Три из них были настоящими жемчужинами. В первую очередь, карманный тувинско-монгольско-русский разговорник.

Следующая жемчужина была пообъемнее – книга Отто Мэнхен-Хельфена «Reise ins asiatische Tuwa». Фотографии из книги в точности повторяли сюжеты известных мне тувинских марок 30-х годов.

Книга была издана в 1931 году и это совпадение было вполне объяснимо. (Действительно, когда я позднее снова рас­смотрел свои марки, то заметил, что картинка на 3-копеечной марке в форме ромба 1936 года, как будто сошла со страниц книги Мэнхен-Хельфена, правда в зеркальном отражении).

Чтение первого абзаца книги «Reise ins asiatische Tuwa» с лихвой вознаградило мои многолетние школьные мучения над заданиями по немецкому – я вполне сносно вникал в суть дела. (Этот отрывок из книги перевел мой брат Алан). «Эксцентричный англичанин, из тех, кого так любил живописать в качестве главного героя своих повествований Жюль Верн, путешествовал по свету с одной-единственной целью – установить в центре каждой части света мемориальный камень с надписью: «Я был здесь в центре этого континента в этот день», – и ставил дату. В Африке, Северной и Южной Америках уже имелись соответствующие надписи на камнях, когда он отправился проделать то же самое в сердце Азии. По его расчетам сердце находилось в верховье на берегу Енисея, в китайской провинции Урянхае. Богатый, выносливый и упрямый, как и большинство подобных ему чудаков, он с честью преодолел все трудности и невзгоды, выпавшие на его долю, и достиг своей цели. Я увидел этот камень летом 1929 года. Он находится в поселке Салдам, в Туве – так теперь называется Урянхай, – в рес­публике скотоводов, расположенной к югу Сибири, между Алтай­скими горами и пустыней Гоби, на азиатской земле, почти не­доступной для европейцев.

Значит мы не одни и есть еще кто-то, увлеченный Тувой. У нас появился единомышленник родом из XIX века. Третьей жемчужиной из фондов Библиотеки Конгресса стала тонкая маленькая брошюра, что-то типа путеводителя на русском языке. Из цифр и таблиц я мог догадаться, что речь в основном шла об увеличивающемся росте производства всего и вся – привычный словопоток о «прогрессе при социализме».

Там была и карта Кызыла с рисунками отдельных зданий. Я сразу же узнал новое здание прави­тельства, партийную штаб-квартиру, почту, гостиницу и драма­тический театр. Троллейбусная линия (ветка) соединяла аэропорт с центром города. Я сделал ксерокопию карты, чтобы по возвращении в Калифорнию показать ее Ричарду. В брошюре была также и карта-схема всей страны с нари­со­ванными фигурками различных животных: на северо-востоке – лисы и олени, на юге – верблюды, на западе – яки: все на расстоянии 150 миль от Кызыла. Подумалось, вот опять то же самое уникальное раз­нообразие животных.

Может быть Туву с марок 1936 года и из книги Мэнхен-Хельфена еще можно найти сегодня за пределами Кызыла. Как посетителю со стороны мне не позволялось уносить книги с собой, мне придется позднее заказать их через свою местную биб­лиотеку. Со страхом я молил Бога, чтобы за это время их не пере­тасовали на полках и не потеряли таким образом навсегда. По возвращении в Калифорнию я обнаружил в накопившейся почте ответ на свое письмо в редакцию «Радио Москвы». В нем говорилось, что они не располагают информацией о скифской скуль­птуре из золота, и сообщалось, что 17 января один из выпусков ра­диопрограммы «Путешествуем по Советскому Союзу» (Round about the Soviet Union) будет посвящен Туве. Как здорово, подумал я, что мы вовремя им написали. 3 января за две недели до назначенного эфира для выбора оп­тимальной частоты для приема качественного сигнала я настроился на передачу. Диктор объявил: «Сегодня наша программа посвящена Кам­чатке...».

Через неделю я повторил попытку. На этот раз ведущий аннон­сировал: «Сегодня мы расскажем о Молдавской Советской Социалистической Республике». 17 января после обеда пришел Ричард. Мы немного постучали на барабанах, когда мой будильник в 9 часов вечера, за 15 минут до нача­ла программы подал сигнал. Я включил радиоприемник и настроился на нужную волну. Сигнал был громким и четким.

Пока ведущий читал последние известия, я вытащил карту Кызыла, которую мне удалось скопировать в Библиотеке Конгресса. А на полу мы расстелили огромную подробную карту Тувы, выпу­щенную Картографическим Агентством Министерства Обороны США, ее в качестве подарка на Рождество мне презентовал Алан. Тува в ней значилась как оперативный навигационный квадрат Е-7. В ней были отображены все возвышенности, обозначена растительность, озе­ра, реки, дамбы и, так как выпущена она была в основном для пилотов, то содержала также информацию об отклонениях магнитного от реального севера, длине и направлении взлетных полос, распо­ложении и высоте радиобашен. За секунды до начала я включил магнитофонную запись.

Диктор объявил: «Тема нашей программы была подсказана нашим радио­слушателем из американского города Альтадена, штат Калифорния, Ральфом Лейтоном. Сегодня мы отправимся в Туву, расположенную в самом центре Азии...». – Фантастика! Они сделали передачу специально для нас! – воскликнул Ричард. Большую часть передачи заняла информация, которую мы уже вычитали из Большой Советской Энциклопедии. На этот раз названия районов коверкались или просто перевирались. Затем последовала история, которую мы никогда до этого не слышали. Оказывается, в прошлом шаманы изготовляли свою одежду и обувь из асбеста (по-тувински «горной шерсти», как я выяснил позднее), что позволяло им танцевать на горячих углях, демонстрируя таким образом свои сверхъестественные способности.

Далее следовала партийно-общественная рутина о том, как Тува вошла в 1944 году в Советский Союз и как там замечательно живется при социализме. В конце рассказчик добавил: «Хотя Тува была отре­зана от внешнего мира в прошлом, сейчас туда легко добраться. Се­годня любой может совершить комфортабельный перелет на самолете из Москвы в Кызыл».

Диктор снова упомянул мое имя и фоновая музыка постепенно за­тихла. Мы были взволнованны. – В Туву легко добраться, – повторил Ричард. – Они сами это сказали!

Мы сразу же уселись за письмо в редакцию радио. Я уже было хотел предложить, чтобы Альтадена и Кызыл стали городами-побра­тимами, но Ричард меня урезонил, предложив не отклоняться от глав­ной цели. «Все, что мы должны сделать – это поблагодарить «Радио Москвы» за передачу, напомнить, что они сообщили о том, что в Туву легко попасть и затем попросить помочь нам добраться туда.

Я был настолько взволнован, что на следующий день на уроке географии дал послушать записанную накануне передачу ученикам, даже не подумав, что кто-нибудь из них может настучать директору школы: «Господин Лейтон давал классу слушать «Радио Москвы» (Шел 1979 год: холодная война была в разгаре, все русское не приветствовалось и учителям необходимо было давать поручительства в лояльности режиму). Я прокрутил эту запись еще и на уроках мате­матики.

Среди моих студентов были два армянина, знающих русский язык. Теперь, когда Тува «оказалась легкодоступной», я попросил их перевести письмо, адресованное «Гостиница, Кызыл, Тувинская АССР», с вопросом об их ценах. Через пару дней я закончил письмо в редакцию «Радио Москвы». Помимо благодарности за выпуск программы по моей просьбе, я так­же обыграл тот факт, что я учитель географии и теперь мои студенты знают о Туве все. Далее я напомнил, что, судя по их передаче «до Тувы легко добраться», и обратился с соответствующим вопросом: «Могу ли я туда поехать?» (Мы решили, что профессора физики можно будет упомянуть позднее, как только учитель географии получит разрешение на поездку).

Я уже представлял, к чему все это может привести: «Радио Москвы» по нашему возвращению из Тувы возьмет интервью, наши ответы отредактируют соответствующим образом так, что останутся лишь самые положительные – такую цену за поездку мы вполне можем себе позволить. Никто не слушает «Радио Москвы», рассуждал я, иначе, программы по Камчатке и Молдавии тоже начинались бы с имени любопытного слушателя, как это было в нашем случае.

Пока мы ожидали ответа от «Радио Москвы», за это время обна­ружилась утечка радиации на острове Трии Майл, а Маргарет Тэтчер стала премьер-министром Великобритании. Алан принес мне ксерокс страницы из справочника «Радио и телевидение мира», настольную Библию всех фанатов коротковолнового радио. Под частотой 3995 килогерц значились две станции: Южно-Сахалинская (на острове Сахалин) и кызылская. Шла зима и в это время низкие частоты хорошо принимались в северном полушарии, так что несколько ночей подряд я заводил свой будильник на 3:55 утра и настраивал приемник на 3995 частоту, в тайне надеясь поймать в 4 утра отсчет времени тувинского радио и соответственно вычислить координаты станции.

Чаще всего я ловил только один сигнал времени, вероятнее всего Южно-Сахалинский, так как остров был на 1200 милей ближе к Лос-Анджелесу, чем Кызыл. Я не могу утверждать этого точно, так как коротковолновые сигналы странным образом скачут в ионосфере. Но однажды ночью я поймал два сигнала – один слабый, другой по­сильнее. Тот, что послабее прозвучал как что-то типа «Раби-и-и-т Тива» (Прим.: на английском «Кролик Тива» – Д.О.), прежде чем пропал, заглушенный другим более мощным.

Я проиграл кассету с «Рабииит Тива» Мэри Цирин. Та, в свою очередь, предположила, что это может значить что-нибудь вроде «Говорит Тува», распространенный прием радиостанций, чтобы обо­значить себя в пространстве на русском языке. Это навело меня на мысль отправить отчет о приеме радиосигнала в Кызыл.

Пока я с нетерпением ждал уведомления от тувинского радио о том, что мой отчет получен, пришли три книги из Библиотеки Кон­гресса: три жемчужины, слава богу, не были утеряны. Я сразу же сде­лал их фотокопии на лучшем ксероксе, который мог найти, и опе­ративно отправил их обратно в Вашингтон. Благодаря любезной по­мощи Мэри Цирин тувинско-монгольско-русский разговорник тран­сформировался в тувинско-монгольско-русско-английский.

Это была чрезвычайно полезная книжка с утверждениями «Я – учитель» и вопросами типа «А у вас есть русско-монгольский сло­варь?». Из этих выражений можно было многое почерпнуть. Так, например, вопрос: «Как вы доставляете товары чабанам?» говорил о том, что тувинские чабаны существовали и в 1972 году – год издания разговорника. А по словам «чайлаг, осенняя стоянка, зимник, весенняя стоянка» можно было предположить, что тувинцы все еще кочевали четыре раза в год, меняя пастбища. Были и свидетельства модер­низации: «Как проходит окот скота?» – «Мы используем искусственное осеменение с ручным вспрыскиванием». Можно было сделать определенные заключения и о городской жизни. На вопрос: «Сколько комнат в вашей квартире?» следовал ответ: «У меня удобная квартира», из чего можно было сделать вывод о болезненности проблемы, возможном дефиците жилья в Кызыле.

В разделе «Правительственные учреждения и общественные организации» была размещена целая серия любопытных фраз: «Товарищи, собрание считается открытым!», «председатель собрания», «повестка дня», «голосуем», «поднять руки», «Кто «за?», «Кто воз­держивается?», «принято единогласно». Словосочетания «национальная борьба», «вольная борьба», «конные скачки», «соревнования по стрельбе из лука» – на тувинском языке обозначились одним словом.

Не более 13 слов и выражений служили для описания самих лошадей – их экстерьера, возраста, функций, поведения. Главным тувинским деликатесом был курдюк. Была и полезная фраза: «А можно ли получить сборник фольклорных произведений?». В разговорнике был целый раздел приветствий, что подсказало идею написать письмо на тувинском языке. Споткнулись на основной части послания «Я хотел бы поехать в Туву». Пришлось гадать и комбинировать: то ли взять за основу фразу «Я хотел бы по­знакомиться с тов. N», то ли «Они хотят пойти в театр», в которой «театр» заменить на «Туву». Но здесь вполне можно было попасть в языковую ловушку.

Постепенно мы пришли к выводу, что английский в сравнении с тувинским строится шиворот-навыворот. Если попробовать переводить слово за слово, то тувинская фраза на ан­глийском могла бы звучать приблизительно так: «Я товарищ N-с встретиться хочу я», или «Они в театр идти хотят они» (тувинский просто пестрит местоимениями!). Если требовалось употребить слово, которого не было в разговорнике, то в ход сначала шел англо-русский словарь, а затем русско-тувинский (тот, что мы позаимствовали в библиотеке Кали­форнийского Университета) подсказывал тувинский эквивалент. Далее для проверки мы шли обратным путем. Сверяли перевод в тувинско-русском словаре, затем в русско-английском. Зачастую исходная фраза с обратным переводом не совпадала, и тогда мы искали новое соответствие – либо на русском, либо на тувинском языке. В результате нам удалось таким образом сложить вместе предложений десять.

В дополнение к фразе «Я в Туву поехать хотел бы я», я поинтересовался, есть ли там в продаже тувинско-английские или англо-тувинские словари, учебники тувинского языка, а также записи произношения тувинского языка.

В конце концов наш шедевр был вполне готов к отправке. Но кому его адресовать? Ричард обратил мое внимание на абзац мелким шрифтом в конце разговорника «Составлен Тувинским Научно-Ис­следовательским Институтом Языка, Литературы и Истории (на русском это складывалось в аббревиатуру ТНИИЯЛИ), ул. Кочетова, 4, 667000, Кызыл, Тувинская АССР». С ума сойти: точный адрес и даже с почтовым индексом! Месяц спустя из СССР пришло письмо. Нет, это был не ответ от тувинского радио на мою почтовую открытку с уведомлением о при­еме сигнала, а послание от «Радио Москвы».

Некая Евгения Степанова писала: «Я позвонила в Интурист и мне сообщили, что так как у них нет представительства в Туве, поездки для иностранных туристов в этот регион не организуются». Возможно Тува была вполне доступной для москвичей, но не для нас американцев. (Мы должны были бы об этом догадаться сами, а не ве­рить всему, что вещалось на волне московского радио!) Но меня нельзя было остановить. «Если в Туве нет пред­ставительства Интуриста – думал я, то почему бы там его не от­крыть?».

И я разработал целый план из четырех пунктов:

1. Я напишу статью о замечательной Туве, известной своими удивительными марками, как будто я там уже побывал (я буду писать в неопределенно-личной форме типа «Когда ты приезжаешь в Туву, то тебе открываются...») и предложу эту статью туристическим журналам.

2. Ее напечатают. Там же будет содержаться подсказка Чита­телю, как организовать путешествие в Туву: «Обратитесь в пред­ставительство Интуриста (Адрес прилагается)».

3. Мы договариваемся со всеми нашими многочисленными друзьями и знакомыми, чтобы они забросали Интурист письмами о том, что в одном из журналов они вычитали об удивительной Туве и теперь хотели бы получить более подробную информацию.

4. В ответ на этот «валовый спрос» Интурист открывает свое представительство в Кызыле (не беда, что в итоге в Туву отправятся только двое и офис придется через месяц закрыть.)

Ричард в ужасе качал головой, но так и не смог меня от этого отговорить. Я написал статью «Путешествие в 5-й угол света» и разо­слал ее в дюжину туристических журналов. Далее пункта 1 мой план так и не продвинулся. Меня невозможно было остановить. Я размышлял так: если не­возможно открыть представительство Интуриста в Туве, то надо дей­ствовать через другое, ближайшее к Туве. Где оно?

Ответ: в Абакане, 262 мили к северо-западу от Кызыла, если верить атласу авто­мобильных дорог СССР, который я по случаю приобрел в Болгарии во время турпоездки на Балканы. Интурист в своих представительствах предлагает машины в аренду. Взяв авто в Абакане, мы могли бы от­правиться в Шушенское, почти священное село, где при царе отбывал ссылку Ленин. Поворот на Шушенское в 40 км от дороги на Туву. Мы вполне могли бы просто его проскочить и промчаться лишние 222 мили. И если даже придется тащиться в хвосте какого-нибудь ГРУ­зовика, в любом случае до Кызыла мы могли бы добраться к ночи – эта задача более реальна для лета, когда солнце садится в 10 вечера. Из Кызыла мы бы позвонили в Абакан и сказали, что заблудились. Ричард был решительно против этого плана, потому что он стро­ился на обмане.

Действовать под ложным предлогом, по Ричарду, – один из самых больших грехов. Летом 1979 года Джимми Картер и Леонид Брежнев подписали договор ОСВ-2. Я тем временем написал еще несколько писем на ту­винском языке. На этот раз адресованных БАШКЫ (учителям), пре­подающим в ШКОЛАХ (я так и не нашел тувинского эквивалента этому слову) в самых отдаленных уголках Тувы (тувинские название этих населенных пунктов я выписал из карты Советских Нацио­нальностей, которую обнаружил в библиотеке Калифорнийского Уни­верситета).

В соответствии с этим справочником в выбранных мною селах большинство населения составляли тувинцы. Я продолжал свои поиски в библиотеках Южной Калифорнии. В журнале Times (Лондон, 23 ноября 1970) мне попалась на глаза статья некоего Оуэна Латтимора, путешествовавшего через Туву в Мон­голию.

Очевидно спустя 40 лет после Отто Мэнхен-Хельфена он стал следующим иностранцем, побывавшим в Туве. Статья Латтимора заканчивалась следующим пассажем: «А вот, наконец, и сами тувинцы. Это одно из самых интересных и внешне привлекательных национальных меньшинств из числа тех, с которыми мне довелось пообщаться. В большинстве своем они среднего роста, лица овалом, изящно вырисованные носы с тонкими аристократическими ноздрями, слегка нависшие на глаза веки. Эле­гантны, радушны, уверены в себе. Любители хорошо поесть, выпить, поговорить. В разговоре касаются многочисленных тем. Их знания, подкованность и прозорливость по отдельным знакомым мне темам и вопросам, не могли не вызывать уважения. Мое сердце осталось в Туве, я полюбил этот народ».

Естественно, что мне удалось вычислить адрес Латтимора в Англии. В письме я спросил, как ему удалось попасть в Туву. Ответ он написал от руки. В письме говорилось, что путешествовал он в ка­честве гостя сибирского отделения Советской Академии Наук и его поездка была организована Новосибирском. Только спустя годы я осоз­нал, что на мой наивный запрос отвечал сам «Бог» – декан факультета Центральной Азии.

Вскоре на мой адрес стал приходить из Англии сборник «Central Asian Newsletter» («Вестник Центральной Азии»). Видимо, благодаря моим многочисленным посланиям в различные колледжи и уни­верситеты, меня решили включить в список рассылки журнала, как специалиста по данному предмету. Мой последующий энтузиазм под­стегнуло послание от профессора Университета в Лидс Томаса И. Юинга.

Оно начиналось со слов: «Мы рады приветствовать вас в рядах тувиноведов! С вашим появлением наши ряды практически удваиваются».

Осенью 1979 года начался очередной учебный год. И снова на моих занятиях по географии не обошлось без серьезных тем для обсуждений: Вьетнам напал на Камбоджу, кровавого диктатора Пол Пота преследуют и он в ссылке, убит Президент Южной Кореи Парк Чунг Хии, захват в ноябре в Тегеране американского посольства иранскими военными, более 50 человек взяты в заложники.

Чуть позднее, после Рождественских каникул Красная Армия вторглась в Афганистан. Выдающийся советский физик Андрей Сахаров, отслеживающий в составе созданного им комитета выпол­нение Хельсинских соглашений в части прав человека, публично осу­дил эту агрессию. Леонид Брежнев выслал его в закрытый для инос­транцев Горький. Сахаров, в секретно переправленном на Запад пись­ме, призвал все страны мира бойкотировать Олимпийские игры, кото­рые должны были пройти в Москве тем летом. Президент Картер, для которого борьба за права человека стала краеугольным камнем внеш­ней политики, первым заявил об объявлении бойкота Соединенными Штатами.

К началу 1980 года у нас с Ричардом было четкое понимание, что к выполнению своей цели мы пока так и не продвинулись. Учитывая, что отношения между СССР и США продолжали ухудшаться, мы осознавали, что наши шансы попасть в Кызыл некогда лишь приз­рачные теперь превращаются в нулевые.

Несмотря ни на что я продолжал поиски книг по Туве в про­винциальных библиотеках. В одной из них нашел фотографию Кы­зыла, которая заставила трепетать мое сердце: высокая стела с земным шаром у основания. На постаменте высечены слова ЦЕНТР АЗИИ, АЗИЯНЫН ТОВУ и CENTRE OF ASIA. Своим появлением этот мону­мент был очевидно обязан нашему брату по духу, тому самому эксцентричному англичанину, описанному в книге Мэнхен-Хельфена.

Я показал фото Ричарду. Обелиск «Центр Азии» стал нашей свя­щенной чашей Грааля. В другой библиотеке мне опять повезло на миллион – в ее фондах оказалась новая книга Джона Крюгера, профессора Индианского Университета «Учебник тувинского языка». Книга была насыщена информацией: более 75 страниц были посвящены географии, истории, экономике, культуре Тувы, остальные – детальному описанию ту­вин­ского языка.

В разделе «Народное искусство» был абзац, который звучал зага­дочно и интригующе: «Отличительной и характерной чертой тувинской музыки является двухголосное соло или «горловое» пение, распространенное в Туве искусство, практически не встречающееся в других регионах. Исполнитель воспроизводит одновременно две разные мелодии. Ниж­ним голосом он выводит основную мелодию, одновременно акком­панируя ей удивительно чистым и нежным звуком, напо­ми­нающим звучание флейты». Единственным известным мне вариантом горлового пения были причудливые имитации звуков животных, исполняемые женщинами племени инуитов Северного Квебека. Несколько лет назад я услышал их по канадскому радио. Но воспроизводить одновременно две разные ноты – это не что-то причудливое, а просто невероятное! Мы должны были это увидеть. И услышать. Своими ушами.

Еще одно загадочное утверждение из учебника касалось произношения: «Несмотря на использование в данной книге термина «глотализованные гласные», все еще не до конца ясна артику­ляционная и фонетическая природа этих звуков». Другими словами, тувинский язык был настолько непонятным и редким, что автору даже не довелось слышать живую речь!

В учебнике Крюгера приводилось несколько образцов пись­менного тувинского языка, тувинско-английский словарик и 16-стра­ничная библиография, включавшая список книг на тувинском языке из фондов Колумбийского Университета. Этот учебник стал нашей Библией.

В конце января я обнаружил в почтовом ящике странное письмо, адресованное Ральфу Лештону, 248 (последняя цифра 4 была опущена), N, Пейдж Доктор, Альтадена, Калифорния, США, 91001. Я взглянул на почтовый штемпель. Он был на русском языке и знаки на нем выглядели как К, 61, З, 61, и крышечка. Но я-то знал, что это значит Кызыл. Письмо было из Кызыла!!! Я не стал его вскрывать. Решил дождаться Ричарда. Вечером нагрянул к Фейнманам, сжимая в руке заветный конверт. Ричард был удивлен и растроган. Мы вместе распечатали конверт. Письмо датировалось 7.1.1980. Так как 1 июля (Прим.: в Америке сначала указывается месяц, затем дата – Д.О.) еще не наступило, мы сделали вывод, что оно было отправлено 7 января. В качестве отправителя указывался ТНИИЯЛИ, Тувинский Научно-Исследо­вательский Институт Языка, Литературы и Истории, коллективный автор тувинско-монгольско-русского разговорника. Все, что мне удалось разобрать, было мое имя в первом пред­ложении письма.

Мы приехали с Ричардом ко мне, и здесь при помощи тувинско-монгольско-русского разговорника попробовали его рас­шифровать. Первое слово послания, оказалось третьей фразой разго­ворника и означало оно «Здравствуйте». Таким образом первое пред­ложение целиком звучало: «Здравствуйте, Ральф Лейтон». Но далее раз­го­ворник оказался практически бесполезен.

Предложения строи­лись по смыслу, а не алфавиту. «Не следует ожидать, что написанное на тувинском будет соот­ветствовать фразам из разговорника, – заметил Ричард. – Письмо написано на настоящем тувинском языке, а не на том искусственном способе сложения фраз, что использовали мы». Ричард достал ксерокс тувинско-русского словаря, а я нашел свой карманный русско-английский словарик вкупе с учебником ту­винского языка. С этими помощниками слово за слово мы смогли разо­брать и второе предложение: «Новый год-с!», т.е. это было поз­дравление «С Новым Годом!». Третье предложение выстроилось в: «Меня Дарыма Ондар зовут. Сорок-пять-снежный я».

Разгадать, что могло означать «Сорок-пять-снежный я», мы так и не сумели. – Представь: предположим, ты индеец племени Навахо, проживающий в резервации в Нью-Мексико», – начал рассуждать Ричард, посмеиваясь. – И вдруг однажды к тебе приходит письмо от парня из России, написанное на ломанном навахо при помощи навахо-испанско-английского разговорника, который один из его друзей, в свою очередь, перевел на русский. Что ты делаешь – пишешь ответ на настоящем навахо.... – Естественно, разобрать настоящий тувинский непросто, – подхватил я его мысль. – Послушай! Я все понял, – неожиданно прервал меня Ричард. – Парню 45 лет.

Все сразу вставало на свои места. Получалось что-то типа «Я про­жил 45 зим», – вполне подходящая фраза для Тувы, расположенной между Сибирью и Монголией. Мы вновь сверились со словарями. Вторым значением «харлыг» на русском было «-летний», что, в свою очередь соответствовало английскому «summers». – Зим, лет – разве это имеет значение? – заметил Ричард. – Все равно это может означать лишь то, что он прожил 45 лет.

Я снова внимательно пролистал разговорник. Внизу 32-й страницы располагался вопрос: «Сколько вам лет?», на который на сле­­дующей 33-й странице давался ответ: «Дортен пеш харлыг» – «Сорок-пять-снежный я».

На фото: обложка книги "Tuva or Bust!", два друга - Ральф Лейтон и Ричард Фейнман - бьют любимые ритмы, здание Дома правительства (подарок Советского Союза ТНР), фотография Владимира Петровича Ермолаева из фондов Национального музея Республики Тыва.